Шестой прокуратор Иудеи - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Паутов cтр.№ 25

Старый жрец долго ехал, не проронив ни слова, но чем дальше Ханан удалялся от Кесарии, тем быстрее менялось его настроение, и спустя некоторое время он даже улыбнулся, взглянув на своего зятя, пребывавшего в весьма расстроенных чувствах после аудиенции. Изменение в настроении тестя не осталось не замеченным для первосвященника Каиафы.

– Отец, отчего ты так радуешься, коли, прокуратор просто выставил нас вон? – искренне удивился он.

– Его отказ был предсказуем! По действующим законам империи самозванный пророк не преступник, ведь только по нашему Закону он достоин смерти. Вначале я тоже расстроился как и ты, но, подумав, решил, что отказ прокуратора – это та самая совершённая им роковая ошибка, которую мы ждали долгих четыре года. Теперь все наши с тобой замыслы могут осуществиться, но осталось всего лишь приложить небольшие усилия, чтобы окончательно загнать римлянина в угол. Этот болтун из Галилеи теперь нам очень необходим. Нужно только задержать его, а там…

– А там я даю голову на отсечение, что бродяга живым из Иерусалима не уйдёт. Я заставлю прокуратора утвердить Галилеянину тот приговор, который вынесет Синедрион, – эхом отвечал своему тестю Каиафа. Путь до Иерусалима был долгим, а потому они ещё не один раз успели всё подробно обсудить и прикинуть, как им надо действовать, чтобы я, прокуратор Иудеи, не смог бы помешать осуществлению задуманного ими плана. А план тот был действительно до гениальности прост.

– Самозванца после задержания мы приговорим к смерти. Синедрион ведь возражать не будет, в этом сомнений нет, – обсуждали жрецы. Они разговаривали почти шёпотом, будто кто их мог бы подслушать в этой пустынной местности, протиравшейся почти до самого Иерусалима, – по нашему Закону бродяга за свои богопротивные речи заслуживает смерть. Нужно повести дело так, чтобы прокуратор не смог бы отказаться от утверждения приговора. Толпу следует подготовить, да и свидетелей заранее найти да подучить, что и как им говорить! Мы поставим Пилата перед выбором: или он с нами, или против нас, но для него сие будет означать и против Рима. Он не сможет вырваться из ловушек, которые мы расставим на его пути. Ему не останется другого выхода кроме как стать нашим союзником. Мы решим сразу две задачи: и самозванцу укоротим язык, и народу покажем свою силу. Казнь же бродяги из Галилеи станет и для других болтунов хорошим уроком. Теперь дело за тобой, Каиафа! Остаётся только схватить преступника.

«Ничего себе только? – печально подумал первосвященник, – всего лишь схватить! Да где его найти? Как заманить и опознать? У кого узнать, где живёт? Галилея большая и народ его любит, поэтому схватить самозванца там не удастся. Попросить тетрарха Антипу? А если откажет? Опять золото давать? Из своего сундука?»

– Ничего, Каиафа, – успокоил Каиафу Ханан, словно догадался о сомнениях, мучавших зятя, – ты сможешь найти и схватить бродягу по прозвищу Галилеянин. Бог поможет тебе!

План жрецы придумали хороший, обговорили все детали, но оставалась всего одна мелочь, как заполучить в свои руки Иисуса из Назарета? И этот самый сложный вопрос Каиафа должен был решать самостоятельно.

* * *

Шли дни и недели, проходили месяцы, минул год, шёл уже второй с того самого момента, как Ханан и Каиафа задумали свою коварную интригу против меня, римского прокуратора в Иудее, но всё оставалось без изменений. Первосвященник буквально извёлся, размышляя, где и как схватить ему самозванного пророка, однако, ничего особенного придумать не мог. Его приводило в ярость собственное бессилие.

«Надо действовать, действовать, но как? Не могу же я выслать храмовую стражу в Галилею, дабы схватить преступника. Да, никто и не позволит мне сделать это там!» – обречёно думал Каиафа.

Он не знал, как и где найти проповедника. Первосвященник тяжело вздыхал, ибо прекрасно понимал всю безнадёжность ситуации, а жаловаться ему было некому. Искать сочувствия у членов Высшего совета означало признать собственное бессилие и после этого добровольно покинуть свой высокий пост. Отношения Каиафы с Синедрионом постепенно ухудшались, так как жрецы всё громче роптали и всё чаще ругали первосвященника. Тесть его, Ханан, так же при каждой встрече жёстко порицал зятя за бездействие, и ко всем этим бедам и невзгодам ещё одна напасть навалилась нежданно-негаданно на Иосифа Каиафу. Сон, мерзкий и жуткий, вдруг начал досаждать жрецу, отчего настроение его становилось ещё более отвратительным. Правда, кошмар тот приходил не каждую ночь, но коли приходил, то продолжался до самого утра, не давая Каиафе возможности проснуться, крепко держа его в своих объятиях, а потому вставал первосвященник не выспавшийся, больной, разбитый и злой. Оттого и задерживался он подолгу в Храме, чуть ли не до рассвета, дабы обмануть ночным своим бдением кошмар приходящий, отдыхая же светлым днём. Иногда это получалось, и тогда первосвященник воздавал благодарную молитву Богу. Но не сам кошмар волновал Каиафу, а более всего тревожила жреца мысль о том: «Сон ли то был вообще, или видение, а может явь?» Никак не мог он понять этого и разобраться в своих сомнениях, поэтому и переживал более всего. А снилось ему вот что:

Идёт будто бы он из дома своего в Храм. Торопится. А утро раннее. Прохладно. Улицы города безлюдны. Кругом так тихо-тихо, даже птицы не поют, и облака на небе застыли, хотя ветер сильными порывами налетает и гнёт деревья к самой земле. Смотрит первосвященник на восток и удивляется, вроде солнцу пора уже давно взойти, но его всё нет, и ночь как бы вновь возвращается обратно, ибо небо вдруг начинает хмуриться и темнеть. Прошло мгновение, и заволокло его мрачными грозовыми облаками. Опускаются эти чёрные тучи чуть ли не на самые городские крыши. Молния в них яркая сверкает. Гром яростно гремит. Вдруг видит Каиафа, как восходит на Храмовую гору какой-то незнакомый человек в белых одеждах и приближается к самому Храму. Откуда появился тот незнакомец, непонятно, словно из грозовых туч спустился.

Неожиданно, прямо на глазах первосвященника, пришелец начинает расти, увеличиваться в размерах и, вскоре превратившись в исполина, голыми руками принимается крушить храмовые стены и пристройки. Камни огромные, тяжелые, а под ударами человека того в белых одеждах рассыпаются в прах, будто сделанные из песка. Первосвященник что-то кричит, рвёт на себе одежды, заламывает руки, но не слышит его сокрушитель Храма за шумом бури и грохотом рушившихся стен. Буквально прошло всего мгновение, и от некогда мощного и огромного каменного здания осталась одна лишь груда обломков да черепков с поблескивающими между ними золотыми и медными плитками.

Первосвященник в растерянности озирается по сторонам, не зная, что же делать, кому пожаловаться на сие безобразие, и вдруг видит, как стремительно приближаются к нему какие-то странные люди в чёрных плащах и с чёрными повязками на лицах. Каиафа не успел даже глазом моргнуть и слова вымолвить, как те внезапно подхватили его грубо так под руки и с жутким хохотом, визгом и свистом поволокли по земле через улицы города прямо на Лысую гору, которая как раз находилась напротив главного Храма. Хотел он спросить их, откуда, мол, они появились и зачем пришли, но язык его одеревенел, распух и еле-еле ворочался во рту. Тогда первосвященник попытался вырваться из цепких объятий неизвестных, да руки как-то сразу обессилевали и безвольно повисли плетями. Пробовал он упираться, но ноги его коченели. Так ничего и не смог поделать. Приволокли его, значит, на гору, бросили прямо на землю, и тут же пропали люди те в чёрных одеждах. После страшной гонки по городу первосвященник, придя немного в себя, хотел, было, спрятаться, да негде – вокруг пустынно и голо, не даром ведь гора имя Лысой носила. Вдруг видит Каиафа, а на вершине горы, на которой мгновение назад ещё никого не было, стоит трон из чёрного мрамора, и сверкает тот камень могильным холодным светом отражающейся в нём ночного светила. Сидит в том троне под многоугольной золотой звездой человек, лица которого Каиафа не смог рассмотреть, как ни старался. Заметил только первосвященник, что под капюшоном, наброшенном на голову незнакомца, череп лысый, да две набухшие жилы на лбу, шедшие от изгиба бровей вверх, огибая виски. «Прямо как у…», – только и успел подумать первосвященник, как человек, встав из чёрного каменного кресла во весь свой громадный рост, прервал его мысли словами обвинительными.