Граф Орлов, техасский рейнджер - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Костюченко cтр.№ 63

— Чернила можно смыть хорошим виски. Я сам видел, как у нас в канцелярии писарь чистил свой обшлаг, — заявил рейнджер. — Конечно, грузчик не станет переводить виски на такое дело. Так что это ты здорово придумал. А как думаешь, это правда, что у каждого человека на пальцах рисунок, который не повторяется у других людей? Вот было бы здорово.

— Это было бы слишком просто, — ответил капитан. — Тогда в каждом полицейском участке просто была бы коллекция отпечатков пальцев всех преступников. Но раз такой коллекции нет, значит, всё это сказки. Вроде того, что в глазах покойника сохраняется образ убийцы.

— Точно, вранье. Сколько раз я ни заглядывал в глаза мертвецов, ничего там не видел. — Прайс снова надрывно закашлял. Потом спросил: — Так что ты скажешь насчет моей идеи? Будем клеймить плохих парней?

— Зачем?

— Чтобы потом не было лишних разговоров, когда предъявляешь тело. Заказывали Джона Смита с клеймом, к примеру, «НН» или «ЕЕ»? Так получите, и рассчитаемся.

— Не знаю, — подумав, ответил капитан. — Некоторых можно опознать по татуировкам. Но, наверно, фотография лучше клейма.

— Нет, не лучше. Видел я эти фотографии. Все мексиканцы получаются на одно лицо. А негра пробовали снимать на фото? Пусть даже и не пробуют. И потом, их же фотографируют в тюрьме. А знаешь, как на свободе люди меняются? Нет, Пол, лучше клейма ты ничего не предложишь. Его четко видно и на белой, и на черной коже. И с годами оно не меняется. Так-то вот.

— Ну, это не новая идея, — сказал Орлов. — Во многих странах ставили клеймо каторжникам. Потом отказались от этой затеи. Клеймо унижает человеческое достоинство. Тюрьма нужна не для того, чтобы наказывать, а для того, чтобы исправлять. А клеймо не смоешь. В результате человек выходит на свободу исправленным, но с клеймом.

— Подумаешь, проблема! Поставить второе клеймо. Первое клеймо означает, что он гад, второе — что он исправленный гад.

— Вот-вот, — сказал капитан. — Именно с этим общество и борется. Человек — не гад. Он может совершать ошибки, может грешить, но он все равно остается человеком. Вершиной творения.

— Ты это серьезно? — недоверчиво спросил Прайс.

— Это не я. Это общество так думает.

— Повалялось бы это общество сейчас рядом с нами. Наверно, иначе заговорило бы.

— Еще поваляется, — сказал капитан. — Еще заговорит иначе. Всему свое время.

— А сам-то ты как думаешь? Ну, насчет вершины творения?

— Думаю, что так и есть. Человек — это лучшее из созданий. Достаточно вспомнить, по какому образцу он был изготовлен. Человек создан, чтобы из хаоса творить порядок. Вначале ведь был хаос. Потом началось творение. Поскольку рыбы, птицы и звери не справлялись с хаосом, был создан человек. Человек творит, понимаешь? Не просто размножается, а строит дороги, города, мосты. Лечит больных, учит неграмотных. Несет Слово Божье. В общем, творит. Пока его не убьет какая-то сволочь.

— Убийца — он ведь тоже человек. Может, он и был создан для убийств?

— Нет. Никто не рождается с ножом в руке. Или с ядовитым зубом, как у змеи. Нет, человек рождается для того, чтобы творить. А убийство… Убийство — грех, и не важно, кого ты убил. Кровь у всех одинакова, и у младенца, и у Джерико. Да, я грешник. Я хочу его убить. Я должен его убить, чтобы он перестал убивать. — Капитан устыдился столь высокопарной речи и добавил с усмешкой: — Это же чистая математика. Пусть лучше погибнут двое, Джерико и я, чем десятки тех, кого он сможет убить, если я его не остановлю.

— Понятно, — сказал Прайс после долгой паузы. — Ты загнул больно круто, но я с тобой соглашусь. Я убил много разных уродов. И сам удивлялся, почему мне их нисколько не жалко. Теперь понятно. Это были не люди. Они предали замысел создателя, они переметнулись в армию его врага. А с предателями в любой армии разговор короткий. Да, Пол, здорово ты все расставил по местам. Может, тебе стать проповедником?

— Сначала надо узнать, какой доход приносят проповеди. Посчитать издержки. Определиться с рынком. А потом уже можно попробовать. А то давай выступать на пару, а?

Они оба рассмеялись.

— Эх, — вздохнул рейнджер. — Вот ты говоришь, богач… Если б они у меня были, эти тысячи… Сам знаешь, одинокая жизнь, большие расходы. Дал знакомой семье в долг, они отправились в Калифорнию — да и пропали. Что еще? Ну, есть у меня счет в банке…

— Надеюсь, не в банке Эль-Пасо?

— Нет, — засмеялся в ответ Прайс. — Слушай, Пол, бросай ты свою хлеботорговлю, записывайся к нам, в рейнджеры. Я замолвлю словечко, тебя примут без лишних вопросов.

«Он только что готовился к смерти, — подумал Орлов. — А теперь строит планы на будущее. Возможно, у него начался предсмертный бред».

— Чего задумался? — окликнул его рейнджер. — Тут и думать нечего. Таких предложений ты больше не услышишь.

— Ладно, — сказал капитан Орлов. — Договорились. Как только выберемся отсюда, я записываюсь в твою роту.

— Нет, — сказал Прайс. — Ты будешь служить с Джонсом. Здесь, на границе.

— Почему?

— Потому что в Сан-Антонио служу я. А вдвоем нам будет тесновато.

Наверху загремели шаги, и крышка люка откинулась. Яркое пятно света расстелилось на земляном полу подвала, и Орлов невольно зажмурился.

— Эй, полковник!

По голосу он узнал плешивого бандита. Но отвечать не собирался.

Лестница опустилась в проем, и плешивый снова крикнул:

— Эй, полковник, выбирайся! Пришло твое время!

Капитан Орлов оглянулся на Прайса. Только теперь, на свету, он смог разглядеть, что рейнджеру и в самом деле изрядно досталось там, в таверне, когда огромный негр сокрушил стены, чтобы взять его в плен. Волосы на голове слиплись от крови, превратившись в корку, покрытую пылью. Лицо землисто-серое, губ просто не видно. «Он потерял много крови, — подумал Орлов с тревогой. — И, похоже, от внутреннего кровотечения. Показать бы его врачам… Да, пожалуй, от них мы бы не услышали ничего обнадеживающего».

— Шон, держись, — сказал он.

Прайс с трудом подал ему руку, и Орлов пожал холодную ладонь. «Плох, совсем плох», — подумал он. И вдруг ощутил такое крепкое ответное рукопожатие, что устыдился своих страхов.

— Ты тоже держись, — сказал рейнджер. — И помни — мы договорились.

Под утро на тростниковой крыше появилась роса, и ротмистр поспешил собрать ее, используя носовой платок. Он выжимал его над ржавой консервной банкой и набрал примерно с полстакана. Пока еще жажда не была мучительной, и Бурко решил, что выпьет эту воду только вечером, перед тем как выйдет наружу. Выпьет сразу всю. Если же делить столь скудный запас на порции, то вода просто смочит горло, не дойдя до желудка.

Надо поменьше двигаться и ничего не есть, и тогда без воды можно продержаться довольно долго. Он вспомнил, как лежал в засаде на горной балканской тропе. С ним было еще шестеро казаков, и на всех оказалась лишь одна фляга с водой. Примерно в сотне шагов журчал ручей, стекающий по скале — но он был на другой стороне пропасти. И к исходу вторых суток его журчание просто сводило с ума. Когда же, наконец, появился турецкий генерал со свитой, и когда свита была расстреляна, а генерал стоял с поднятыми руками — на него никто и не глядел, все срывали с убитых баклажки с водой и жадно пили. «Хорошее было дело, — подумал Бурко. — И место там было красивое. Горы…»