Из трубки стали доноситься противные гудки. Я, онемев,
глядела на «Эрикссон». Безголовая идиотка? Безмозглая дура? Ненормальная? А я
еще хотела ехать завтра к этому солдафону и подарить ему имя убийцы! Нет уж,
пусть сам ищет. Пусть даже арестует меня, теперь ничего не боюсь, потому что
знаю, кто преступник, и сразу расскажу следователю правду, а пока подожду,
погляжу, как Александр Михайлович завязнет в топком болоте расследования, то-то
я над ним тогда посмеюсь…
– Мусечка, – шепнула Маня, – а ты кричала «блин».
Ее голубые глаза хитро глядели на меня, маленький аккуратный
носик сморщился. Ребенок едва сдерживал смех. Я на самом деле терпеть не могу
данное слово, по мне так лучше, если душа просит, выругаться русским устным, а
не употреблять заменителей.
– Извини, детка, – искренне раскаялась я, – сама не знаю,
как вышло, просто вылетело, и все.
– Когда у меня вылетело, – обиженно засопела Маня, – ты
страшно рассердилась…
– Можешь тоже на меня рассердиться, – милостиво разрешила я.
Машка открыла было рот, но, услышав, что в холл входит врач,
моментально заткнулась. Молодой парень с грохотом поставил на пол железный
чемодан и оглядел помещение. Повсюду осколки, перевернутые вешалки, мокрый пол,
закатанные в рулоны ковры и стонущий Семен Андреевич.
– Разбирались, кто в семье главный? – хмыкнул парень,
подходя к мастеру. – Чем мужа били?
– Глупости, – вспылила Зайка, – этот человек делает у нас
ремонт…
– Что, так плохо обои поклеил? – продолжал интересоваться
медик, ощупывая Семена Андреевича.
– Нет, – спокойно ответил Кеша. – Я вчера поругался с
господином Лужковым, а тот велел метеорологам подогнать к нашему домику тучи и
устроить тайфун «Анна».
Врач ухмыльнулся и загремел чемоданом.
…Завтрак мы проспали. Вылезли только к обеду, на который
обалдевшая Катерина подала несъедобный суп и отварную курицу.
Поковыряв брезгливо кусок белого мяса, привередливый Кеша
заявил:
– Думаю, мой биологический отец и твой первый муж Костик был
бы крайне доволен, узнав, что наделал его подарок. Наверное, он и дарил этот
жуткий сосуд в надежде на такой случай.
Я благоразумно промолчала. На самом деле милая металлическая
вещица нанесла не так уж много ущерба. Разбила стеклянный журнальный столик,
опрокинула пару вешалок и слегка ушибла Семена Андреевича. Доктор не нашел у
него вчера ничего серьезного. Намного хуже сказалось на доме наводнение.
Отопление, правда, работало, и от мокрых полов поднимались влажные испарения –
ощущение было такое, словно находишься в джунглях Амазонки после тропического
ливня: мокро, душно и парит.
– Где собаки? – удивленно спросила Нюся. – На столе курица,
а Хучик даже ни разу не завыл.
– Дениска утром забрал всех животных к себе. Говорит, на
пару дней, пока не просохнет, им вредно жить в такой атмосфере, – пояснила
Манюня.
Представляю, что творится в тридцатиметровой квартире
Оксаны! Три ее собаки и морская свинка с ужом плюс пять наших вкупе с двумя
кошками… Да там небось ступить негде, весь ковер покрыт животными. Хотя скорее
всего псы оккупировали диван и кресло, а на полу оказалась Ксюта!
– Интересно, – пробормотала Зайка, – телик работает?
Она щелкнула пультом. На экране возникло лицо журналиста.
– Еще одно убийство в центре Москвы, – донеслось до меня. –
Вчера поздно вечером у подъезда дома номер 12 на Верхней Алабьевской улице был
смертельно ранен выстрелом из револьвера 57-летний Григорий Яковлевич Сруль.
Покойный работал нотариусом и являлся владельцем небольшой конторы. Дознаватели
сейчас активно проверяют связи убитого, но похоже, что убийца не был
профессионалом. Револьвер, из которого вылетела пуля, он унес с собой, а не
бросил возле тела, как обычно поступают в подобных случаях…
– Просто Чикаго, а не Москва, – резюмировал Кеша, – скоро
надо будет бронированные автомобили покупать…
В моей голове зашевелились смутные воспоминания. Где и от
кого слышала я более чем неблагозвучную фамилию несчастного Григория Яковлевича?
Кто-то совсем недавно упоминал ее… Но после вчерашнего происшествия память
отшибло начисто.
Поднявшись в спальню, я услышала, что из сумки раздается
деликатное попискивание мобильного.
– Где пропадаешь? Не могу дозвониться, – раздался приятный
баритон Виталия Орлова.
– Да в Вермь ездила на пару деньков, – необдуманно ляпнула я
и тут же пожалела о сказанном.
– В Вермь? – изумился Виталий. – Зачем? Это где-то в Сибири?
Небось день лету.
– Всего четыре часа, – возразила я и добавила: – У меня там
родственница живет, Афанасия Воротникова, хотела навестить ее, давно не
встречались.
– Родственные чувства – прекрасная вещь, – ухмыльнулся
Орлов, – а я соскучился, давай встретимся. Хочешь, зайдем в твой любимый
«Макдоналдс»?
– Конечно, – обрадовалась я.
– Вот и чудно, – отозвался Орлов, – жду через час у входа.
В зале было полно народа, но мы уютно устроились в самом
углу и принялись болтать о пустяках. Виталий начал расспрашивать о родственниках,
и я рассказала ему про бабушку, Стюру и ее дочь художницу Афанасию. О Люке
говорить не хотелось, что-то удержало от сообщения про безумно похожую на меня
«сестрицу».
Около пяти кавалер глянул на часы и вздохнул:
– Увы, я существо подневольное, обязан бежать на
редколлегию. Хочешь еще томатного соку?
– Давай по глоточку, – согласилась я.
Виталий отошел к кассе и вернулся, держа в руках поднос с
большими картонными стаканами. Возле самого столика он запнулся о мою сумку,
руки у него дрогнули, сок выплеснулся на пол, часть попала на мои брюки и
свитер.
– Боже, как неприятно! – расстроился Виталий, рассматривая
красные пятна. – Беги скорей в туалет и замой, свежий сок сразу отойдет.
Делать нечего, пришлось идти на второй этаж. Кое-как смыв
основную красноту, я вернулась вниз.
– Извини, пожалуйста, – угрызался кавалер, – давай поедем
завтра куда скажешь и купим тебе новый свитер.
Я оглядела испорченный наряд от Готье. Знал бы ты, дружок,
сколько такой стоит, никогда бы не предложил возместить брючки с пуловером…