– Но почему вместо Иветты? – добивалась ответа мать. Педагог
вздохнула.
– В спектакле заняты четыре девочки. Леля – дочь заведующей
городского отдела образования, Машин папа – директор нашего металлургического
комбината, а родители Кати работают в торговле, мама – в гастрономе, отец – в
обувном магазине… Понятно?
В коммунистическую эпоху, когда продукты и обувь были
тотальным дефицитом, объяснять выбор не приходилось. Ася вернулась домой и
принялась утешать Иветту, но девочка усмехнулась:
– Ой, мама, Оля такая болезненная, все время занятия
пропускает, потому и учится плохо, так что небось снова сляжет.
Так и случилось. За два дня до отъезда Золотова свалилась с
тяжелой желудочной инфекцией, и Люка отправилась в столицу.
Вернулась она просто другим человеком. Огромный город,
кажущийся на первый взгляд беззаботным, отлично одетые москвичи… Да еще в эти
дни в Москве проходил Международный кинофестиваль, и Люка на расстоянии
вытянутой руки увидела Софи Лорен, получила автограф от Жана Маре и фотографию
от Марины Влади. Великолепно говорящая по-русски Влади даже погладила девочку
по голове и сказала:
– Да ты настоящая красавица! О киносъемках не думала?
Карьеру актрисы предрек Иветте и седеющий, импозантный
Греков, председатель жюри. Вручая раскрасневшейся Люке диплом и коробку конфет,
мэтр покровительственно произнес:
– Вижу недюжинный талант. Когда школу окончишь?
– Через два года, – пролепетала Люка.
– Приезжай в Москву, – пригласил мастер, – возьму на свой
курс.
С того дня в голове девочки засела мысль о том, что она
обязательно должна жить в Москве. Вермь Люка тихо возненавидела.
Самое удивительное, что ей удалось попасть в театральный
вуз. Как ни странно, но Греков припомнил способную девочку и помог абитуриентке
проплыть сквозь рифы вступительных экзаменов. Наступила чудесная пора. Ася
просто светилась от счастья. Сама она работала художником в местном драмтеатре
и в мечтах видела дочь сначала на подмостках столицы, потом Софии, а там,
возможно, Парижа, Лондона, Нью-Йорка… Ей грезилось приглашение в Голливуд,
вручение Оскара…
В декабре Люка со слезами позвонила матери. В общежитии
завелся вор, и девушка лишилась всех денег. Естественно, Асенька выслала
дотацию. Следующий крик о помощи прозвучал через двадцать дней. Старик Греков
потребовал с Люки деньги – двести рублей в месяц.
– Грозит иначе выгнать, – рыдала в трубку Люка, – ему тут
все платят…
Ася приуныла. Зарплата театрального художника невелика – те
же двести рублей.
– Не надо, мамуля, – плакала дочка, – ну его, этот
театральный вуз, вернусь домой, пойду на завод кладовщицей!
От такой перспективы Афанасия чуть не скончалась на месте.
Ее дочь, красавица, талантливая, нежная, интеллигентная девочка, одетая в синий
халат, будет выдавать брезентовые рукавицы матерящимся рабочим!..
Женщина нанялась расписывать вокзальный ресторан и начала
посылать девочке необходимые деньги. В марте в театральном училище сделали
платным общежитие – сто рублей ежемесячно. Ася только качала головой, осуждая
жуткие московские порядки…
Летом Люка собралась на гастроли со студенческим театром в
Ригу. Потребовалось купить билеты, а еще слушатели скидывались на костюмы – по
двести пятьдесят целковых… Словом, к четвертому году обучения дочери в Москве
Ася продала почти все свое имущество, бегала по трем работам и даже не
брезговала причесывать за копейки соседок по дому, благо отлично управлялась с
расческой и ножницами. Женщина стала бояться телефонных звонков и писем – из
трубки и со страниц коротких посланий она получала только одну просьбу: вышли
денег!
Подходил к концу пятый курс, и Люка сообщила о великолепном
шансе. В московском Театре на Таганке есть вакантное место, ее возьмут, но за
это главному режиссеру надо дать… четыре тысячи рублей. Иначе распределят в
какую-нибудь Тмутаракань изображать в детском театре пионерок, собачек и
снегурочек…
Огромность суммы просто убила Асю. На сберкнижке у нее была
всего одна тысяча, собранная с огромным трудом. Художница, не отдыхавшая нигде
почти пять лет, хотела в этом году поехать в Крым…
Естественно, эти деньги были отправлены в Москву. В мае Люка
позвонила и спросила:
– Мам, где еще три куска?
– Может, одного хватит? – робко осведомилась Ася.
– Что ты, – закричала Люка, – тут по десять за подобное
место платят, это мне по знакомству уступают! Найди и вышли к пятнице.
Асенька пометалась по знакомым, набрала еще две тысячи и
решила тайком от дочери съездить в Москву, броситься в ноги жадному главному
режиссеру Театра на Таганке.
Удостоверение театральной художницы открыло перед ней двери.
Ася вошла в кабинет и с порога принялась умолять седовласого импозантного
мужчину. Через полчаса она еле живая вползла в метро. Режиссер был изумлен до
крайности. Ни о какой Иветте Воротниковой он слыхом не слыхивал, места в труппе
случаются, но на них объявляют творческий конкурс, если актриса подходит, берут
без всяких взяток. Может, где и принято раздавать вакансии за деньги, но только
не в Театре на Таганке.
Ася, всю жизнь общавшаяся с актерами, знала, что этим вечным
детям ничего не стоит с самым честным видом врать человеку в глаза. Но каким-то
образом почувствовала – пожилой режиссер говорит правду.
Полная дурных предчувствий, мать поехала в институт.
Здесь ее поджидал сокрушительный удар. Поджимая брезгливо
губы, секретарь ректора сообщила:
– Воротникова отчислена два года назад, в самом начале
третьего курса, причем с формулировкой: «за поведение, порочащее звание
советской студентки».
Ася, почти потеряв голос, прошептала:
– Где же она?
Секретарша дернула плечом.
– Не знаю и знать не желаю.
– Да что произошло, расскажите, – принялась умолять мать. –
Не успевала, двойки получала?
Тут в приемную быстрым шагом вошел ректор, и секретарь сообщила:
– Мать Воротниковой приехала, Эдуард Васильевич, дочурку
ищет…
– Проходите, – вежливо посторонился мужчина.
Ася рухнула в уютное кресло, чувствуя, как к горлу
подступают истерические рыдания.