Чего не прощает ракетчик - читать онлайн книгу. Автор: Максим Михайлов cтр.№ 11

— Что-то ты мне нужен был… — не остался в долгу наморщив лоб начальник управления, хотя еще несколько секунд назад он в упор не помнил о существовании на этой планете какого-то там Севастьянова.

— Угу, угу… — тут же изобразил вежливое внимание и готовность к исполнению Севастьянов, одновременно бочком продвигаясь в обход задумавшегося начальства. — Ну если что, я у себя буду…

Однако, так дешево соскочить на этот раз не удалось.

— А! Вспомнил! — «обрадовал» начальник управления. — Возьми кого-нибудь из своих и топай на рампу. Там полувагон с хохляцкими ракетами и теплушка с караулом. Заступаете на охрану этих объектов. Только быстро, быстро!

— Но, тогда… Мне бы это… Смениться до вечера, а то у меня племянник гостит… Два года не виделись… — попытался было возразить Севастьянов.

— Не знаю, пока! Не знаю! Потом все подробно объясню! Главное сейчас быстро на охрану, времени нет! — тут же подавил в зародыше его порыв начальник управления, и прежде чем несчастный офицер вновь открыл рот испарился из виду, довольно потирая руки.

— Твою мать! Только этого не хватало! — смачно выругавшись Севастьянов неспешно двинулся к солдатской чайной, теперь торопиться куда бы то ни было уже явно не имело никакого смысла.

Ближе к вечеру Севастьянова все же выпихнули на рампу. Несмотря на приехавшего в гости племянника и все отмазки, какие только успело сочинить за это время изворотливое воображение подполковника. Никого из своих офицеров в пару на эту незапланированную ночевку Севастьянов решил не брать, зато уж и самому слинять сразу же как сослуживцы явятся завтра в часть. Хоть так компенсировав потерянное в бестолковом карауле время. В том, что хохлы и без его надзора никуда не денутся он ни минуты не сомневался, но навестить иностранцев все же стоило, чтобы лично на них поглядеть и заодно продемонстрировать начальству служебное рвение.

Рампа располагалась от жилой зоны площадки километрах в полутора и Севастьянов пока добрался до нее уже пришел в достаточно ровное и даже благодушное состояние духа. Военная служба неизбежно учит человека воспринимать любые неприятности с немалой долей философского смирения, излишне по поводу них не рефлексируя. Иначе большая часть людей в погонах уже давно сошла бы с ума и погрузилась в глубокую депрессию раздавленная тем потоком дерьма, что в армии ежедневно выливается на голову любому, практически вне зависимости от звания и занимаемой должности. Вот и Севастьянов, пройдя едва половину пути, уже перестал чертыхаться и даже принялся едва слышно насвистывать в такт неспешной поступи что-то лирическое, довольно щурясь под лучами валящегося за степной горизонт багрово-красного солнца и умильно разглядывая чахлую листву редких деревьев с маниакальным упорством насаженных по всей площадке солдатами испытательных групп.

Для Севастьянова всегда оставалась загадкой эта страсть армейского начальства к созданию живых насаждений. Сколько он себя помнил еще с курсантских времен от деревьев военным доставались только лишние проблемы: каждую осень приходилось титаническими усилиями сгребать на закрепленной территории опавшую листву, весной необходимо было опиливать не пережившие зиму сухие ветви, а летом копать вокруг стволов похожие на лунные кратеры ямы и белить их до точно вымеренного придирчивым старшиной уровня… Одни проблемы короче… Но если по счастливой случайности в расположении некой абстрактной воинской части деревьев вдруг не оказывалось, то их тут же принимались сажать, проявляя при этом чудеса упорства и воли к победе. Ни засушливый, ни чрезмерно морозный климат не могли остановить этого процесса. "И на Марсе будут яблони цвести!" И еще если бы яблони! Почему-то во всех гарнизонах, где довелось послужить Севастьянову деревья сажались исключительно бесполезные, не могущие искупить посвященной им возни даже сомнительной ценностью плодов.

Занятый мыслями о принудительном озеленении планеты Севастьянов незаметно преодолел отделявшее его от рампы расстояние, выйдя прямо к забетонированному скату этого циклопического сооружения. Рампой в испытательном центре звался возведенный еще в лихое советское время грубый бетонный перрон высотой вровень с подножкой товарного вагона покрытый шиферной крышей покоившейся на ободранных каменных столбах. О назначении этой самой прохудившейся где только можно кровли с азартом спорили уже несколько поколений испытателей. Одни придерживались вполне материалистического объяснения, указывая на необходимость сохранения прибывших грузов от дождя и снега. Другие приводили более романтичные резоны, вплоть до сокрытия внешнего вида российского оружия от наблюдения со спутников. И та и другая версия страдали явными недостатками. Ведь от осадков в принципе неплохо защищал сам вагон, а от спутникового глаза непременные брезентовые чехлы, которыми у нас по привычке кутают все, что ни попадя. Севастьянов с невольной улыбкой вспомнил жаркие баталии спорщиков и легко взбежал по скату на выщербленную временем и непогодой бетонную спину рампы.

Хохлятские вагоны замерли в дальнем ее конце. Полувагон с «птичками» и теплушка с караулом, облезлые и жалкие даже на вид. Из раздернутых настежь дверей теплушки потягиваясь выбрался человек в болотного цвета полевом камуфляже, остановился, вглядываясь из-под руки в приближающегося Севастьянова. Что-то показалось в нем подполковнику странно знакомым. С этого расстояния лица было не разглядеть, но разворот плеч, массивная квадратная фигура и этот характерный жест Ильи Муромца с Васнецовского полотна однозначно кого-то напоминали. Даже внутри тряхнуло вдруг сердце каким-то еще неясным пока, но однозначно радостным предчувствием. Севастьянов невольно ускорил шаг, цепко держа глазами украинца, уже расплываясь в улыбке, но пока не узнавая.

— Витоха! — громовым басом раскатилось по рампе, отражаясь от бетона массивных опор и рикошетом возвращаясь обратно. — Витоха! Мать моя женщина!

— Пашка! — радостно выдохнул Севастьянов.

Теперь он уже был полностью уверен, спутать этот рыкающий бас невозможно было ни с чьим другим голосом.

А Померанец уже бежал навстречу широко распахивая неуклюжие медвежьи объятия. Налетел лавиной, пахнул крепким табаком, чесноком и сивушным перегаром, облапил, гулко хлопая по спине.

— Витоха! Чтоб тебя! Как живой!

— Пусти, медведь! А то сейчас буду не как живой! Раздавишь же, черт! — шутливо пытался отпихиваться Севастьянов, вырываясь из кольца могучих рук бывшего сослуживца.

Наконец отвалились друг от друга, стояли жадно щупая глазами постаревшие лица, отыскивали знакомые черты, стирая возрастную маску морщин и обвисшей кожи, ухмылялись счастливо, не зная что сказать, с чего начать, как выплеснуть наружу переполняющие душу чувства.

— Ты как здесь? — добродушно прогудел Померанец, ревностно оглядывая поджарую жилистую фигуру Севастьянова.

— Я? Это ты как здесь?! — фыркнул Севастьянов. — Я-то обычным путем, как вывели из Казахстана, так тут и осел. Куда центр, туда и я, ничего особенного. А вот ты, я гляжу, иностранцем заделался…

— Да, ладно тебе, иностранцем… Тоже сказал… — Померанец смущенно фыркнул, опуская глаза. — Сильно там вашему пацану, что вчера дежурил, нагорело?