Колдуны и министры - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Латынина cтр.№ 80

Против конституции они также ничего не имели, потому что знали, что это новый закон, по которому теперь поля будут плодоносить четыре раза в год, а рис будет стоит грош – два мешка. Поэтому они сообразили, что лавочники действуют против новой конституции, и повесили нескольких лавочников, но рис от этого не появился.

Этих-то повешенных лавочников и заметил Нан, проходя через рыночную площадь, а двумя часами раньше их заметил Киссур.

* * *

После света, толпы и криков Нан очутился в небольшой двуступенчатой комнате, в глубине сада. Комната, как и два года назад, была завешана красными циновками. В глубине комнаты по-прежнему сидела пожилая женщина, писаная красавица, и ловко плела циновку. Нан и Андарз совершили все подобающие поклоны, а толстый Шимана стал на колени и некоторое время целовал ей ноги.

– Что, Нан, – спросил тихо Андарз, начальник «парчовых курток», – вы по-прежнему опасаетесь быстрых перемен?

Нан отозвался:

– Ничто не бывает дурным или хорошим само по себе, но все – смотря по обстоятельствам. Все мысли чиновника должны быть о благе народа. Если в стране самовластие – он использует самовластие. Если в стране революция – он использует революцию.

Господин Нан испросил дозволения помыться: по истлевшему в тюрьме платью так и ползали вши. Шимана с радостью предоставил ему и ванну, и красный кафтан из сукна лучшей выделки, который обыкновенно носили «циновки»; но, когда Нан снова появился в гостиной, на нем, к некоторой досаде сектанта, был атласный кафтан цвета имбиря, украшенный по обшлагам двумя рядами жемчужных нитей, и даже расшитый, по подолу, вытканными иглой золотыми оленями, – одежда, которую министру прислали из дома.

Шимана снова поклонился Нану и хлопнул в ладоши: вооруженные люди внесли праздничную еду, поклонились и пропали. Между прочим на серебряном блюде внесли круглый пирог-коровай. Шимана разрезал пирог на три части и с поклоном положил Нану на тарелку кусочек пирога. Нан взял другую треть пирога и с поклоном положил ее на тарелку Андарзу, а Андарз, в свою очередь, поднес кусочек пирога хозяину. После этого гости приступили к трапезе.

– А что, – спросил Нан внезапно, – я видел, как на площади народ теребил этого негодяя Мнадеса, и потом встречал обрывки Мнадеса в разных местах. Как вы об этом полагаете?

– Я об этом полагаю, – отвечал с важностию Шимана, – что это дело божие.

Нан взглянул в глаза еретика и с удивлением обнаружил, что они совершенно безумны.

– Великий Вей, – сказал с тоской министр Андарз, – они разбили все вазы из собрания Мнадеса. Последние вазы ламасских мастеров! И знаете, кто это был? Только лавочники, ни одного нищего! Нищие завидут лавочникам, а не министрам! Все разбили, и кричали при этом: «Кто украдет хоть ложку, будет повешен!»

Шимана не удержался и сказал:

– Это автор памфлета о «Ста вазах» растравил им душу. Если бы не этот памфлет, о вазах бы не вспомнили.

Это было жестоко: многие знали, что автором памфлета о «Ста Вазах» был сам министр полиции.

– Эти вазы, – сказал Андарз, – спаслись при государе Иршахчане, когда дворец горел три месяца. А знаете, что эти лавочники сделали потом? Попросили заплатить им за шесть часов работы!

Наконец глава еретиков, беглый министр полиции и народный премьер закончили с пирогом. Андарз едва притронулся к еде. Перед глазами его стояли печальные и немного удивленные глаза зверей на раздавленных черепках. Он едва сдерживал себя, чтоб не разрыдаться и чувствовал, что что-то непоправимо оборвалось в мире.

Подали вторую перемену блюд: жареные грибы с просом, галушки, пряженые в оливковом масле, печеные фрукты «овечьи ушки» и рыбу всех четырех цветов, – рыбу белую, рыбу красную, рыбу желтую, и вяленую рыбу-пузанка в соусе из речных водорослей, с телом таким прозрачным, что в нем можно было разглядеть рыбьи ребрышки.

– Что мы будем делать, – сказал Нан, – если государь не подпишет конституции?

Еретик Шимана подозвал мальчика с розовой водой, вымыл в воде руки и вытер их о волосы мальчика.

– Мне было видение, – сказал Шимана, – что государь Инан жив.

Государь Инан, напомним, был старший брат царствующего государя Варназда, тот самый, которого монахи-шакуники подменили барсуком. Вдовствующая государыня дозналась об этом и казнила и барсука, и монахов.

Шимана хлопнул в ладоши: одна из дальних циновок приподнялась, в глубине комнаты показался человек. По кивку Шиманы он подошел поближе. Ему было лет тридцать на вид. Простоватое лицо, подбородок скобкой, глаза широко расставлены и чуть оттянуты книзу. Самое смешное, что человек и вправду несколько походил, сколь мог судить Нан, на казненного юношу.

– Как же вам удалось спастись, – спросил Нан, – и где вы были эти годы?

– Я, – сказал человек, по-детски выкатывая глаза, – был предупрежден о замыслах монахов, и лежал в постели, не смыкая глаз. Когда монахи, превратив меня в барсука, хотели меня задушить, я выскочил и утек через очаг. И, – запнулся государь-барсук, – я бегал по ойкумене одиннадцать лет, уязвляясь страданиями народа, а неделю назад мне во сне явилась матушка Касия, и сказала: «Сын мой! Иди в храм „красных циновок“ и потри там голову об алтарь, – Единый Господь простит тебя, и твой облик и твой престол будут возвращены тебе».

– Я, – прибавил человек, с надеждою глядя на Нана, – буду хорошим государем. Я видел страдания народа.

Расколдованный барсук поцеловал руку Шиманы и удалился.

– Ну что? – спросил с надеждой Шимана.

– У него неплохие манеры, – сказал Нан.

– Нет такого идиотизма, – проговорил министр полиции, – которому бы народ не поверил.

– Политика, – заметил Нан, – это искусство говорить языком, доступным народу. От их речей, – и он кивнул куда-то в сторону залы Пятидесяти Полей, – народ скоро соскучится, а про барсука он понимает.

– Вот, – сказал Шимана, – и я то же думаю. Если государь не подпишет конституции… Хотел бы узнать ваше мнение: что мне делать с расколдованным барсуком?

– Заколдуйте его обратно, – фыркнул Нан.

* * *

Меж тем делегация Доброго Совета пожаловала во дворец. Государь наотрез отказался видеть этих людей. Киссур стал настаивать; с государем случился припадок астмы. Делегацию, в особом зале, принял Злой Совет. Глава делегации, пожилой староста цеха красильщиков, зачитал длинный шелковый свиток.

Староста был испуган великолепием дворца и отстутствием государя. Конечно, он был человек рассудительный, в оборотней не верил, днем, во всяком случае… Но кто его знает? Какой страшный старик с золотыми глазами!

Киссур стоял, презрительно выпятив губу, положив руку на меч, вдетый в кольцо на зеленом кафтане стражника. Спина Киссура болела от побоев, а душа… Великий Вей! Киссуру казалось, что все смотрят на него, как на труса. Он бежал! Кинулся в воду, как карась! Правда, он убил нескольких человек, Киссур не считал, скольких именно. Но он бежал, а не умер за государя! А почему? Да потому, что сам бой был несправедлив!