Поток воздуха смывал расплющенные капли с плоских окон тепловоза. Егор Кузьмич включил стеклоочистители. По большому счету можно и без них обойтись, не тот дождь, но пусть стеклышки от пыли пооботрутся, на солнышке потом блестеть будут.
Карим отвлекся от назойливого мотивчика, проследил за движением щеток. Потом глаза его прищурились, а лицо вытянулось:
– Кто это там?
Машинист тоже заметил вдалеке на пути неясную фигуру. Может, мальчишки играются? Бывают шалопаи таким образом храбрость свою испытывают. Вон стоит, даже руки слегка расставил, словно поезд собрался поймать.
Опытный машинист с улыбкой дал протяжный гудок. Обычно после такого звука пацанов как ветром сдувает. Но на этот раз фигура осталась на месте.
Да здесь рядом и поселка никакого нет, встревожился Егор Кузьмич, откуда пацанам взяться. Он сбросил обороты двигателя, рука сжала рычаг тормоза.
Новый гудок, протяжней и звонче предыдущего.
Фигура задергалась. И тут Егор Кузьмич с ужасом разглядел, что обе руки у стоящего посредине пути человека привязаны к рельсам!
– Ух ты… – машинист в сердцах ругнулся.
Полный сброс оборотов, экстренное торможение! Пронзительный свист в колесах. Тело вдавливает в пульт управления. Карим припечатывается лбом к стеклу, что-то срывается и брякает по полу. Тысячетонная стальная гусеница, сжавшись в сцепках, несется по мокрым рельсам. Пар из-под колес, похожий на дым. От разогретого металла с шипением испаряются дождевые капли.
А фигура приближается! Это девчушка! Ее рот разорван криком, глаза объяты ужасом.
– А-а, – слышен блеющий писк. Это заголосил Карим.
Скорость падает, но расстояние слишком мало. Пучеглазая махина тепловоза равнодушно отстукивает последние стыки до жертвы. Егор Кузьмич закрывает глаза. Его мышцы зашлись в оцепенении, давя на тормоз, словно от этого еще что-то зависит.
Он разлепил веки, когда состав остановился и все стихло. Впереди – пустая дорога.
Беда!
Карим, сидя на полу, испуганно смотрит на машиниста. Егор Кузьмич устало прислонился к стеклу, опустил взгляд. Что это?
Перед тепловозом на коленях девушка. Она беззвучно рыдает, сил на крик не осталось.
Машинист торопливо спустился на насыпь.
– Что ты удумала? Разве так можно? – причитал он, развязывая веревки. – Тебе еще жить да жить. Цела? Ну, вставай, дочка. Моли бога, что жива осталась. Это чудо.
Девушка поднялась. Пустые глаза сочились слезами. Она уткнулась в плечо машинисту. Побитые дождем волосы девушки намочили Кузьмичу подбородок.
– Не плачь, дочка, не плачь, все позади. В рубашке родилась. – Егор Кузьмич хмурил лицо и смахивал навернувшиеся слезы.
– Хорош, папаша, болтать! Ишь, дочурку нашел!
Машинист удивленно обернулся. За плечо дергал черноволосый парень. В его руке чернел пистолет. Рядом хмуро озирался худой мужчина с седым ежиком волос.
– Быстро в кабину! – приказал седой.
Сверху свешивался любопытный Карим.
– Я первый! – крикнул парень с пистолетом и полез в кабину. – Земляк, принимай гостей.
Карим отодвинулся:
– Вы из милиции?
Каныш рассмеялся:
– Ну конечно, родимый! У нас опасное задание. Ну-ка, руки покажи! – Хамбиев ловко накинул веревку на вытянутые ладони и потянул за собой Карима. – Куда тебя определить? Да хотя бы сюда. – Он привязал помощника машиниста к двери в другом тамбуре.
В кабину поднялся озадаченный Егор Кузьмич, за ним безвольная, опустошенная Нина Брагина. Последним забрался и прикрыл дверь Есенин.
– Ну, у тебя и голова! – Ныш похвалил Есенина. – Это надо же допереть – поезд тормознуть! Я думал – не выгорит. Думал, кранты Ромашке.
– Хорош бакланить, – осадил молодого попутчика вор и обратился к машинисту: – Трогай! И без дураков. Следуй, как обычно. На связь не выходить, на запросы не отвечать.
– Куда едем? – хмуро спросил Егор Кузьмич.
– В Турцию! – усмехнулся Ныш. – Рули, папаша, и не вякай. Тут одна дорога.
Глава 28
Когда поезд резко затормозил, груда железок под Заколовым сдвинулась, прищемив ягодицу. Он вскочил, навязчивая картина разбитой головы милиционера рассыпалась, уступив место новой реальности.
Тихон осторожно высунулся наружу. Заметив Ныша с Есениным около локомотива, он оторопел. Опять их пути пересеклись! А потом он увидел Нину. Понурую, словно заледеневшую. Она двигалась, как во сне. Девушка, которая, возможно, влюблена в него и которую он обещал защищать, была в руках бандитов! Ее грубо запихнули в кабину тепловоза.
Поезд тронулся. Тихон сжался на корточках, уткнувшись в кулаки. Мелкие капли дождя набухали в волосах. Глаза смотрели на мокрые коленки. Темные пятна на джинсах разрастались, от ног зябкая дрожь переползала на живот и грудь.
Как же так получилось, что, безоглядно удирая, он совсем забыл о Нине? Теперь он здесь, в относительной безопасности, а она во власти полоумного неврастеника. И что она думает сейчас о нем, о Тихоне Заколове, которому доверилась как сильному мужчине?
Тихон встал. От локомотива его отделяло более десятка крытых товарных вагонов. Подрагивающие выпуклые крыши блестели мокрым железом. Встречный поток сметал брызги в глаза, приходилось морщиться. Но вновь сгибаться и прятаться от ветра не хотелось.
Руки ухватились за мокрую стенку вагона, он перелез на ухающую сцепку.
Труднее всего было забраться на первую крышу, на торцевой стенке вагона имелись лишь маленькие ребра жесткости. А дальше он бежал в полный рост, прыгая с одного вагона на другой. Поезд набирал ход. Ветер раздраженно хлестал иголками дождинок, норовя сдуть неожиданную помеху. Раскачивающиеся скользкие вагоны тоже были не прочь стряхнуть эти прыгающие ноги.
Двойная сцепка тепловозов встретила Тихона выступающим глазом прожектора. Он остановился. Прыгнуть по центру через прожектор было невозможно. Дождь усилился. Узкие полоски крыши по краям прожектора лоснились мокрыми скатами. Казалось, что тепловоз раскачивается из стороны в сторону. Внизу особенно гулко ухала сцепка. Метровая щель между вагоном и прожектором дышала тревогой и дизельной гарью, у закругленных боков тепловоза щель раздвигалась и обрывалась набегающей пропастью. Смотреть туда было неприятно.
Заколов протер лицо, холодная влага застилала глаза, волосы сочились дождевыми ручейками. Вода зябкими щупальцами ползла по спине. Тихон отмерил несколько метров назад. Теперь было видно, как дрожит и дергается кромка вагона на фоне черной крыши локомотива. Напряженные ноги гасили колебания.
Короткий разбег, толчок правой ногой, прищуренные глаза ловят хлесткие капли. Левая ступня приземляется на покатый бок и съезжает по маслянистой поверхности к краю. Правая нога шлепается на колено, тело валится на бок и скользит вниз. Сильный поток воздуха подталкивает.