Теплоход «Иосиф Бродский» - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 89

Произнес и пошел, ослепительно улыбаясь. Его нагнала Луиза Кипчак:

— Маэстро, вы не забыли свое обещание? Она должна умереть!

— Я умею держать слово, — с достоинством ответил Словозайцев.

— И еще, маэстро. Поскольку всем стало понятно, вы не только замечательный модельер с тонким вкусом, но и чародей, знаток тех маленьких странностей в строении человеческого тела, что делают его особенно привлекательным, могу я обратиться к вам с; делил катным вопросом?

— Доверьтесь мне, — мягко сказал Словозайцев.

— Видите ли, маэстро, я обнаружила в себе некоторую странность. Ну как бы это помягче сказать… Одним словом, у меня под мышкой образовалось сама собой… Ах, маэстро, ну, право, не знаю… Лучше взгляните сами, — с этими словами Луиза Кипчак подняла руку и показала Словозайцеву свою маленькую тайну под мышкой.

Тот извлек из кармана линзу и долго рассматривал то, что ему показала Луиза.

— Пусть это вас не тревожит, моя дорогая, — ответил он. — В моей практике это встречалось. Видите ли, У вас проявился рудимент, оставшийся со времен матриархата. Тогда племенем правила женщина. Перед человечеством стояла задача быстрого размножения. Несколько мужчин оплодотворяли одну женщину-праро-Дительницу. Природа сделала так, что прародительницу могли осеменять сразу десятки мужчин. А для этого сами понимаете, надо было создать дублирующиеорганы, которые покрывали все женское тело. Сохранились намеки, в результате дешифровки ирландских рун, что эти дублирующие органы издавали особые звуки, которые запечатлели шотландские и ирландские волынки. Так что, прислушайтесь к себе, дорогая. Быть может, вы услышите музыку древних кель-тоЪ, — с этими словами кутюрье удалился на нижнюю палубу.

Зрители покинули столики и столпились у поручней, откуда был виден корабельный нос, — треугольный участок палубы, откуда вырастала стальная блестящая мачта и где недавно состоялись две казни, — националиста-полковника и террориста-лимоновца. Теперь железо палубы застилал восточный ковер. В свете прожектора он казался клумбой, на которой краснели цветы. Тут же разместился квартет одесситов. Музыканты одинаково прижимали свои бледные лица к лакированным скрипкам, самозабвенно водили смычками, враз откидывали назад смоляные космы. Словозайцев, в розовом трико, похожий на циркача, вышел, приветствуя зрителей.

Следом, невесомая, едва касаясь земли, выскользнула танцовщица. Это была Фи-Фи, «Мисс Бродская», невеста поэта, посвящавшая танец возлюбленному жениху. Ничто не сковывало ее вольных движений — ни лента, ни перевязь, ни единая цветастая нить не закрывали прелестной наготы. Лишь на голове волшебно переливалась крохотная алмазная корона. Подобно классической балерине, она порхнула в воздухе, согнув в полете колено, вознеся прелестные руки. Приземлилась у сияющей колонны. Прильнула к блистающей стали, по которой скользнул фиолетовый луч, превратив мачту в струю восходящего света.

Танцовщица обнимала сияющий поднебесный шест, описывала круги, оплетала его, как плющ, обвивала змеей. Струилась ввысь, и казалось, что сама превращается в поток лучистой энергии, — взмоет и исчезнет среди звезд и туманностей. Словно ныряльщица, кидалась вниз, проливалась из неба, как драгоценный учей, в котором сверкали алмазы.

Это была воплощенная в танце библейская «Песнь песней». Избранница славила своего жениха, приносила ему самое дорогое — свое целомудрие, предвкушая несказанное счастье, чудо их скорой встречи, их лобзания и ласки, в которых не было запретов, а лишь слепое обожание любящих тел.

Танцовщица обняла ногами сияющий шест. Казалось, что он вырастает из ее пронзенного лона, старается дотянуться до звезд. В этом чудились отголоски фаллических культов. Она отвернулась от зрителей, выгнула гибкую спину, и, казалось, что стальная ось проходит сквозь нее к небу, ее пронзил невидимый стальной великан. Обняла сияющую мачту, стала лобзать, нежить тонкими пальцами, касалась прелестной грудью. Железный ствол трепетал от страсти, уносил в небеса ее женственность, ее нежность и жар. Она отцвела назад руки, выгнулась гибким колесом, коснулась пальцами палубы. Все увидели, как расцветает ее восхитительный прелестный цветок, подобный нильскому лотосу.

Все это было так страстно и сильно, что Малютка, наказанный до этого Луизой Кипчак, не выдержал и закричал: «Браво!» Восторженно устремился к красавице, едва не упав через поручни. Луиза Кипчак не выдержала унижения. Истошно, с верхней палубы, крикнула:

— Убей суку!.. Она не должна жить!..

Есаул видел, как на ее крик обернулся Словозайцев. Вытянул руку, которая сжимала приборчик. Мигнул золотой глазок. Из приборчика, как из ручного фонарика, скользнул тончайший луч. Вонзился в делающую «мостик» красавицу. Она слабо вскрикнула, гибко разогнулась, прилипла к мачте, словно фольга которую притянул магнит. Обнимала стальную штангу, стремясь вперед, по курсу корабля, выставив грудь навстречу ветру. Вокруг нее двигались темные массы воды, на которых играл прожектор. Она была, как статуя на носу корабля, что украшали когда-то фрегаты и каравеллы.

На приборчике кутюрье мигнул рубиновый огонек. Пульсирующей струйкой потянулись красные корпускулы. Укрупнялись в череду рубиновых бусинок. Превращались в рой мотыльков, в красно-золотистых «червонцев» из семейства луговых «голубянок». Бабочки трепещущей бахромой летели к топ-модели, касались ее, погружались в недвижное тело. В разных местах этого парализованного пронзенного тела начинали сыпаться искры. Все обильней и ярче. Словно на бедрах, в груди, в животе загорались бенгальские огни. Искры сыпались, освещали воду, лучисто отражались. Статуя на носу корабля горела, словно огромный бенгальский огонь. С берега, из ночных деревень, казалось, что на корабле зажглась новогодняя елка, над ее вершиной плывет, рассыпает искрящийся свет пылающая звезда.

Все смотрели, как сгорает красавица. Она осыпалась, превращалась в белесый пепел. Уходила в небо, перемещаясь с прохладных русских вод к теплым венецианским каналам, к древесным кущам кладбища «Сан-Микеле». Там, в свадебном чертоге, ждал ее ненаглядный жених. Он поджидал ее в великолепных покоях, у входа в которые невесту встретил друг жениха. Эзра Паунд церемонно раскланялся, указал девушке на готическую дверь. Она вошла, и они встретились, чтобы больше не разлучаться, — певец поднебесной империи и его божественная муза.

Гости, очарованные красотой сгоревшей девы, опечаленные ее исчезновением, расходились. Ветер уносил с палубы светлый прах.

Завершались четвертые сутки плавания. Наступала четвертая ночь, когда вновь торжествовал порок, и искусство разврата находило своих творцов и подвижников, коих на корабле было множество. Словозайцев, кинув одну из своих красавиц на алтарь всесожжения, остальных щедро раздаривал именитым гостям. Их выводили, обернутых в целлофан, и девушки напоминали букеты, которые в цветочных магазинах продают бойкие азербайджанцы. И хоть все красавицы были на одно лицо, но изысканный маэстро дал каждой в руки неповторимый цветок. Мужчины окружали манекенщиц, обернутых в прозрачные сверкающие оболочки, и каждый выбирал свой цветок, — алую розу, или белоснежную лилию, или золотой тюльпан, или фиолетовую орхидею. Женщина вручала цветок своему господину, и тот уводил избранницу в каюту.