Среди пуль - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 76

После молебна взял слово курчавый господин, оказавшийся представителем московской мэрии. Слегка картавя, раскланиваясь в сторону епископа и царственных отпрысков, он сообщил, что акционерное общество «Русское золото» украшает собой московскую предпринимательскую элиту и сам мэр передает поздравления зачинателям славного дела.

– Мы в свою очередь сообщаем благородному собранию, что храму Христа Спасителя, разрушенному безбожниками, скоро быть и на его куполах засияет частичка и вашего золота!

Он говорил, а Белосельцев, страдая от фальши, разлитой в его косноязычных речениях, думал, что, пока позолотят купола, еще сотня тысяч талантливых русских ученых, посаженных на голодный паек, уедет в Америку. Туда же уплывут секретные чертежи боевых систем и тайные планы Генштаба. В русских семьях не родится миллион детей, а девушки из провинции, не найдя для себя работы, приедут в Москву и рядом с храмом Христа выйдут на панель. И старушка учительница, стыдясь и смущаясь, дождется сумерек, чтобы выйти и порыться в помойке.

Под аплодисменты встала одна из сиятельных дам. Та, что помоложе, мать отсутствующего инфанта. Излучая благость, позволяя себя любить, не мешая аплодировать, она всем своим видом как бы давала понять, что прощает прозревших соотечественников. Пусть слишком поздно, но они все же раскаиваются в давнишнем злодеянии.

Призвали ее и сына на любимую Родину, на Святую Русь. Сиятельная дама в слишком, как показалось Белосельцеву, короткой юбке, с толстыми бутылеобразными ногами, располневшая, грудастая, похожая на цесарку, с трудом выговаривала русские слова. Она извинялась за свой выговор и одновременно слегка кокетничала знанием такого трудного русского языка.

– Мы очень любим Россию! Там, в изгнании, терпя невзгоды, мы никогда не забывали златоглавую Москву, наш боголюбивый народ, нашу святую Православную церковь!

Она была похожа на восточную торговку помидорами, которых в изобилии видел Белосельцев на кавказских рынках. И только алмазный перстень и серьги да фарфоровые вставные зубы выдавали ее аристократическую природу. Пока она лепетала, трогательно вздыхала и даже однажды перекрестилась на епископа, олицетворявшего православие, Белосельцев с глухим отвращением думал об устроителях будущей коронации, которой хотели подменить кромешную работу народа и его царей и вождей, протаскивавших махину державы сквозь игольное ушко истории. Эта иноземная дама, подсаженная в час беды утомленному, одурманенному народу, была для Белосельцева олицетворением пошлости и неправды.

Она уже собиралась сесть рядом со своей престарелой матушкой, похожей на фиолетовый чернослив. Но поднялся Белый Генерал и широким удерживающим жестом помешал ей это сделать. В руках его был сверток. Обращаясь к претенденткам на русский престол, он снял обертку, и в руках у него оказался желтый сияющий предмет. Он поднял его высоко, и все увидели золотое изображение храма.

– Верю, – возгласил генерал, – недалек тот час, когда в главном храме России, в Успенском соборе Кремля, соберутся лучшие и достойнейшие люди страны на венчание законного государя! Этим подарком мы хотим заверить вас, – генерал поклонился обеим дамам, – что Святая Русь жива и ждет своего царя!

Он передал золотое изделие старшей из дам, и та с удовольствием приняла подарок. Удерживая в дряблых руках его литую тяжесть, она улыбалась зубами, похожими на фарфоровые изоляторы.

Белосельцев мучился, понимая, что его хотят затолкать в тупик, в театральную кулису, декорированную соборами, боярами, стрельцами в красных кафтанах. Разгромивший Россию враг усаживает пленный народ в нарядную яму, а сам, оснащенный знанием, не имея соперников, устанавливает над миром контроль с помощью космических группировок и лазеров.

Торжественная часть завершилась, поступило приглашение пожаловать на банкет. Гости сорвались с мест, в дверях образовалась давка, и когда Белосельцев протиснулся в вестибюль, то увидел густую раздраженную толпу, осаждавшую закрытые двери банкетного зала. В толпе повизгивали и постанывали стиснутые дамы, покрикивали и поругивались казаки, потели и тяжело дышали монахи, пытаясь спасти от казацких сапог свои рясы и мантии. Ломаный золотой генеральский погон, полуоторванный страусиный плюмаж, зло закрученный казацкий ус – все это напоминало убегающих в Турцию белогвардейцев. И Белосельцев не мог избавиться от ощущения, что созерцает набившую оскомину массовку одного из советских фильмов про революцию и Гражданскую войну.

Двери банкетного зала растворились, и толпа, охая, улюлюкая, пихаясь локтями, ринулась в пустое пространство, где стояли накрытые столы, блестели бутылки, краснела и золотилась рыба. На стеклянный блеск, запах сервелатов, солений устремился проголодавшийся люд. Энергично отхватывая и отстаивая места у яств, принялся за их истребление. Не поспевшие вовремя пытались встроиться, дотянуться до трапезы. Их недовольно оттесняли, почти хлопали по рукам. Люди расхватывали бутылки, гремели стаканами, пили не чокаясь, жадно заедая, торопясь запихнуть в себя как можно больше деликатесов. Пространство вокруг стола шевелилось, жевало, булькало, поедало выставленное даровое угощение.

Белосельцев изумлялся той быстроте, с которой сменилось умонастроение публики. От возвышенного, церковного, судьбоносного до плотского, почти животного. Он стоял в стороне, наблюдая за бурным поеданием, надеясь углядеть Белого Генерала, улучить минутку и узнать о его решении. А заодно поведать ему о своих последних открытиях, о близком штурме, о загадочных и опасных встречах с Каретным, о его последнем задании.

– А все-таки, господа, как ни говорите, а государь император не должен был подписывать отречение! – Сухонький старичок, жадно и проворно затолкав в беззубый рот мягкую рыбку, шамкал, давил ее деснами, высасывал вкусный сок. – Прикрикнуть на Гучкова: «Цыц, пошел вон!» – и династия сохранилась бы. С отречения и пошла настоящая смута, а большевики ею только воспользовались!

– Перестаньте! Это был высший акт милосердия по отношению к собственному народу! – грубовато перебил его мясистый курносый человек с черно-бело-золотым значком в петлице потертого пиджака. – Не подпиши государь отречения, армия бы распалась и началась бы бойня. Он потому и есть царь-мученик и причислен к лику святых, что принял муку за свой народ. – После этих слов он выпил рюмку водки и кинул себе в рот с вилки кусок холодного языка.

– Покуда над Москвой масонские звезды, ничего путного не выйдет! – Знакомый Белосельцеву казак Мороз, хмельной и веселый, наполнил рюмку и зорко выглядывал, чем бы ее закусить. Остановился на маринованном стручке красного перца. – По мне бы, сейчас всем народом двинуть и посшибать бесовские пентаграммы!

– Господа! – Сухонький старичок, воодушевленный соседством единомышленников, обилием напитков и яств, поднял рюмку, по-гвардейски неожиданно ловко выставил вбок сухонький локоток. – Выпьем за монархию! Здоровье великого князя Георгия Владимировича, единственного и правомочного наследника престола русского!

Он принялся чокаться с соседями, но казак Мороз дунул на него, как на муху:

– Что? За жиденка пить? Чтобы Россия триста лет мацу ела? Не быть тому! Не править на Руси царю Соломону!.. А ты, моль, лети в Тель-Авив и этих толстопузых баб забери!