Политолог - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 139

Сознание Стрижайло было потрясено. Казалось, он начитался ужасных сказок, насмотрелся жутких фантастических фильмов, нагляделся устрашающих снов, и они не исчезали, он жил в этих снах. Перемещался по Москве, двигался по улицам и площадям, не избавляясь от мысли, что под этими площадями и улицами проложен бесконечный коридор, существуют бесчисленные залы и комнаты, где расставлены прозрачные сосуды. Подобно ужасным плодам, созревают органы человеческого тела, — дышат легкие, булькают почки и печень, содрогаются в конвульсиях желудок и сердце, и при этом поют арии из опер. На золоченом троне, под горностаевым балдахином, мягко светится шар, — он же Государь всея Руси, дофин, цесаревич, кому уготовано царствование.

Еще большее впечатление произвело на него учение о «Втором христианстве». Оно выглядело, как гигантский проект, рассчитанный на несколько тысяч лет, заложенный в историю человечества самим Господом Богом, который и был единственно-великим политологом. Определял ход времен, разыгрывал бесконечную смену сценариев, где менялись исторические и культурные эпохи, философские и этические системы, — неуклонно двигали человечество в предопределенном направлении. И от этого захватывало дух. Он, мастер политтехнологий, казался себе исполнителем божественного замысла, пророком, через которого Бог являет миру свою провиденциальную волю, соучастником Бога в его историческом творчестве.

Облученный в подземелье таинственным полем, испытав перед стеклянными банками сотрясение всех своих органов и телесных частичек, он пребывал в непреходящем возбуждении. Его молекулы продолжали бушевать, вскипали, сталкивались друг с другом в противоборстве. Словно в организме шла война, одна его часть восстала на другую. Было ощущение, что в нем боролись две личности, два «гена», и это каким-то образом было связано с учением о «Втором христианстве». Возникала еретическая мысль о том, что в нем жили одновременно две души, — одна тянула его в погибель, а другая тщетно стремилась в рай.

И среди этих фантастических, ужасных и сладостных переживаний, одно наполняло его острой болью, слезной жалостью и любовью, чувством беспомощности и ущербной зависимости, — его сын, взращиваемый в целлофановой матке, эмбрион, зародившийся из икринки палтуса и его, Стрижайло, генетической частицы. Его созревающее отцовство дарило ему незнакомые прежде чувства, переливы тончайших состояний, где ошеломляюще звучали такие слова и понятия, как «семья», «брак», «наследник». Все его действия зависели теперь от этого беспомощного, безгласного, но такого любимого существа, чей выпуклый лоб, крохотный носик, сжатые кулачки и скрюченные ножки повторяли его, Стрижайло, черты, формы его сильного, чувственного тела. И хотелось тот час отправиться в «Рамстор», в рыбный отдел, чтобы увидеть ту, которая подарила ему сына, и которую он должен отныне считать своей женой и подругой.

В громадном продовольственном магазине продавались не просто продукты питания, не столько белки, жиры и углеводы, сколько разнообразные, бесчисленные в своих оттенках вкусовые впечатления. Изысканные гастрономы, изучавшие раздражители слизистых оболочек рта, нервные окончания гортани, сладострастные трепеты языка и губ, предлагали покупателям мясо рыб и животных, изделия из муки и овощей, напитки, подливы и соусы таким образом, чтобы каждый продукт создавал неповторимое вкусовое ощущение, непередаваемое гастрономическое вожделение. Этих впечатлений было столько, что, будучи переведенные в музыкальные образы, они складывались в грандиозную симфонию Шостаковича, не написанную, а лишь замышленную, — «Двенадцатую, гастрономическую».

Войдя в магазин, проходя сквозь вереницы серебристых тележек, в которых покупатели толкали к кассам «оргазмы желудка», Стрижайло поспешил в рыбный отдел, где надеялся найти ту единственную, которая являлась ему женой.

Рыбный отдел дышал женственностью и той таинственной напряженной страстью, с какой невеста ожидает появление жениха. Среди мелкого влажного льда, усыпанные кристаллическим блеском, лежали семги, огромные, серебряные, как зеркала, с белыми мягкими животами, изумленными золотыми глазами. Царственно-прекрасные, пленительно-обнаженные, напоминали русских цариц, как их рисовали Боровиковский и Левицкий, — пышные груди, обнаженная шея, величественная осанка, нега лица. Хотелось припасть губами к этой белизне, к влекущей наготе, усыпанной бриллиантами, выступающей из парчовых корсетов. Но Стрижайло оставался к ним равнодушен. Не было среди них той единственной, которая подарила ему сына.

Тут же выставляли напоказ свою блистательную, чуть холодную красоту пятнистые кумжи, изящные форели, надменные белуги. Породистые красавицы, утонченные в интригах. Придворные фрейлины, ненасытные в сладострастии. Светские львицы, мстительные в любви. Они смотрели на Стрижайло жадными, играющими глазами. Их совершенные формы, призывные декольте, обнаженные запястья, выступающие из корсетов соски влекли и кружили голову. Но Стрижайло лишь бегло оглядел их великолепный строй, не находя среди них своей избранницы, посланной ему судьбой.

Треска холодного копчения, изящно перетянутая в талии вощеной тесьмой, отливала смуглой бронзой, как мулатка в «бикини» под солнцем Карибов. Ставрида, иссиня-лиловая, в вороненом доспехе, была похожа на амазонку, чьи прелести прикрывала тончайшая сталь, крепкие бедра стискивали разгоряченные конские бока, яростные ягодицы месили конский круп, а развеянные кудри плескали в потоках яростной битвы, где смерть является продолжением любви, а удар копья вызывает предсмертный стон сладострастья. Они взирали на Стрижайло нетерпеливо и вожделенно. Глаза, туманные от яростной поволоки, выдавали в них мазохисток. Но Стрижайло были неприятны эти откровенные знаки внимания. Он искал ту, с которой пойдет под венец, кто стыдливо и преданно станет смотреть на него из-под прозрачной фаты.

Озерные рыбы, — белый, добродетельного вида судак, упитанный карп, похожий на домовитую, средних лет бабенку, и худощавый лещ, веселый, болтливый, падкий до сплетен. Со всеми было хорошо завести нехитрую связь по соседству, когда добропорядочный муж покидает дом, а шаловливая хозяюшка зазывает тебя к столу, ставит домашний борщ, наливает стопочку водки и ведет в неубранную спальню, еще не остывшую от обязательных супружеских ласк. Так весело щипать соседку за голые бока, кусать за розовое ушко, чувствовать, как брыкает она тебя тугими пятками, и в ее серебряном смехе возникает птичий клекот страсти.

Но все это в прошлом, — все бесчисленные грешки случайных совокуплений. Теперь он ищет ту, кто стыдливо и робко, повинуясь его настоянием, покорно взошла на брачное, убранное цветами ложе и подарила ему сына, — дитя любви.

Среди прочих рыб он усмотрел прекрасную и неистовую в любовных утехах кефаль, напомнившую обворожительную Дарью Лизун. Полногрудая, белобрюхая нельма породила больное и сладостное воспоминание о Соне Ки, — случайная, но такая трогательная и мучительная связь. Другие рыбы, извлеченные из темных глубин океана, — с большими ртами и сочными губами Моники Левински, с пышными ненасытными бедрами Мадонны, с синими, венозными ляжками Аллы Пугачевой, — плод вожделения растленных юношей. Все они не трогали его, не заставляли напрягаться его детородный плавник, принадлежали изжитому, хоть и греховному, но преодоленному прошлому. Не к ним стремилась его душа.