Надпись - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 187

Коробейников различил странный донесшийся звук. Не блеяние, не цокот, не удары хлыстов, а монотонное дребезжание воздуха, словно вибрировали нагреваемые солнцем камни, частички пыли, молекулы воздуха, превращаясь в пузырьки накаленного света.

- Капитан, ты провел инструктаж? Автоматы в ход не пускать! Оружие на предохранителе! Только дубины! Молотить куда ни попало! - Трофимов зло посмотрел на капитана, боясь, что эта круглая, с лихими усиками голова не вместила до конца его, Трофимова, замысел.

- Инструктаж проведен, товарищ полковник. У людей такая злоба, что и палка выстрелить может. - Квитко вслушивался в унылый далекий звук, от которого щемило сердце.

Коробейников услышал, как в унылых дребезжаниях появилась вибрация, словно загремела плохо натянутая струна. И этот звук тревоги, печали и жалобы, казалось, взывал к небесам, умолял уберечь людей от непоправимого зла, от затмения непросветленных умов, от необратимых, неугодных Богу деяний.

- Это что? - спросил Коробейников, вслушиваясь в тоскливые звуки.

- Лейтенант Бессонов задул в «волшебную флейту», - усмехнулся Трофимов, указывая на жестяную, лежащую на броне трубу. - Предупреждает пастухов о нарушении государственной границы. Предлагает вернуться назад. У него там цитатник с десятком уйгурских фраз. Выкрикивает их в мегафон. С ужасным акцентом.

Коробейников видел, как далеко на дороге сближаются стадо и заслон пограничников. Все меньше оставалось пустой дороги. Вытягивалась и заострялась отара. Быстрее двигалось стадо, разгоняемое ловкими пастухами. Злее блестело на касках солнце. Сблизились, смешались. Превратились в пыльный ком. Коробейников чувствовал таранный удар, слепое столкновение. Одна жизнь сминала другую, пробивала в заслоне брешь, протачивала желоб. Звук изменился, стал воющим и надрывным. Так на удалении звучали блеяние овец, стук палок в пыльные бока и костяные хребты, звериные вопли боли, визги наездников. Сквозь голошение степи продолжал пробиваться вибрирующий, ноющий звук вопиющего в пустыне лейтенанта.

- Недолго держались «панфиловцы». Ну хоть разогрелись немного, - зло произнес Трофимов, не опуская бинокль.

После первого удара стадо остановилось, заметалось в пыли. Казалось, подымается с этой пылью вверх, пытаясь перелететь преграду. Из тусклых вихрей возникли два разделенных языка, сошли с дороги, стали по обочинам огибать заслон, который был почти неразличим в сером смерче. Слабо вспыхивали каски, взлетали палки, кружили два всадника, протаптывая лошадьми дорогу овцам. Стадо миновало заслон, снова слилось на дороге, покатило дальше. Пыль оседала, в ней вяло колыхались солдаты, будто их переехала слепая тяжелая сила. Было видно, как они садятся на обочине, иные ложились на землю.

- Твой черед, капитан!… Надевай овчинный тулуп!…

Стадо приближалось, бежало, толкало впереди жаркий воздух, оставляло позади туманный шлейф. Были видны заостренные морды, косматые спины, стеклянные проблески глаз. Животных гнала неостывшая боль, страх, раздраженье. В костяных лбах маячила у всех одна, тысячекратно повторенная цель - высокогорные пастбища, прохладные водопои, зеленая трава, побуждавшие быстрей миновать раскаленные камни, набивавшие шерсть едкой горячей пудрой. Многие овцы несли в утробах ягнят, терлись разбухшими боками. Перед стадом бежал громадный баран с ребристыми, туго завернутыми рогами. Поодаль носились распаленные собаки, то и дело набрасывались на отстающих овец. Стадо сопровождал десяток пастухов на низкорослых коричневых лошадях - плоские лица, ватные халаты, ременные пояса, грязные, закрывающие лоб повязки. Были видны их гибкие повороты в седлах, желтая медь стремян. Стадо ревело, блеяло, истошно заходилось злыми воплями. Слышался лай собак, хрип лошадей, тонкие вскрики наездников.

Солдаты в ожидании схватки напряглись, изготовили падки, наклонились вперед, как перед стартом. Автоматы были заброшены за спину. Железные шлемы, короткие палицы, наклоненные, напружиненные тела делали их похожими на древних воинов. В этом степном стоянии Коробейникову чудилась странная фреска, настенная роспись, рисунок на древнем сосуде, из времен Чингисхана, Александра Македонского, персидского царя Дария, проводивших по пустыням табуны и стада, боевые колесницы и армии.

- Давай, Квитко, дуй в свою «волшебную флейту»!…

Капитан стал рыться в нагрудном кармане. Извлек замызганный блокнот. Раскрыл. Схватил рукоятку горна. Приставил оцинкованную жесть к пересохшим губам, так что усики фривольно задрались вверх. Заглядывая в блокнот круглыми испуганными глазами, стал выдувать из трубы гортанные, металлические звуки, которые, как железные завитки, вырывались и неслись навстречу стаду. Звук был дикий, гортанный, гулко скрежещущий, навевающий оторопь и тоску, как, должно быть, навевала ее иерихонская труба в руках ангела, пролетавшего над обреченным городом. Обрезки железа достигали стада, вонзались остриями в овечьи шубы, в лошадиные бока, в лица наездников, причиняя боль, но не останавливали, а заставляли бежать быстрее.

Коробейников, завороженный диким, пропущенным сквозь железо косноязычием, подумал мимолетно, что участвует в языческом ритуале, в заклании жертвенных стад под вопли и песнопения жреца. Операция, к которой его готовили, есть мистерия во славу загадочного азиатского бога, взирающего с вершины горы прищуренными монголоидными глазками. Мысль была мимолетной и канула. Стадо ударило в заслон всей заостренной силой.

Солдаты оказались в клокочущей гуще, по пояс в рыхлом войлоке. Крутились, взмахивали палками, наносили удары в овечьи глаза, носы, плоские костяные лбы. Отпихивались ногами. Овцы отскакивали, вставали на дыбы, ошалело падали на грудь солдатам острыми секущими копытами. Старались вырваться из-под ударов. Но сзади напирали другие, слепо давили, теснили солдат. Пастухи визжали, скалили зубы, свистели бичами, превращая стадо в свирепый таран. И над всеми адскими хрипами, матерщиной, лошадиным ржанием истошно взывала металлическая труба, предвещая конец света.

Коробейников видел, как баран, наклонив тупые витки рогов, пер на сержанта. Лаптий выкрикивал несусветную ругань, лупил дубиной, которая отскакивала от рогов, погружалась в пыльный войлок, плющила в кровь мокрый бараний нос. Зверь, шалея от боли, встал на дыбы. Сержант схватил его за передние ноги, сжал кулаки, и они стояли в рост, упершись друг в друга лбами. Качались, давили, как в поединке - зверовидный человек и человекоподобный зверь. Лаптий свалил барана на сторону, копытами вверх, и того понесли на головах бегущие обезумевшие овцы.

Солдат Студеникин схватился с собакой. Огромный косматый кобель блестел клыками, рвал рубаху, тянулся к солдатскому горлу. Студеникин засовывал ему в пасть дубину, заталкивал в хрипящий зев, пытался там провернуть. Были похожи их близкие ненавидящие глаза, мокрые высунутые языки. У обоих по-звериному вздулись загривки.

Вокруг каждого из солдат возникали водовороты. Избиваемые овцы создавали рулеты, заматывали в них солдат, заворачивали в рыхлый войлок, душили. Солдаты вырывались из-под жарких живых кулей, вскакивали овцам на спины. Бежали, балансируя, по хребтам, сверху наносили удары.