Надпись - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 101

- Ты чудесный писатель. Твой язык родился на водоразделах фольклора и русской классики. Тебе доступно описание крестьянской избы и стальной машины, жизни сельской старухи и судьбы политика. Ты стремишься выразить невыразимое - заглянуть за черту смерти, угадать Бога в травинке, в человеке, даже в бездушном устрашающем механизме. Не сомневаюсь, тебя ждет великое будущее. Ты напишешь книгу, которой станет зачитываться вся Россия. И в этой книге будет страничка, где, затерянные в огромном городе, в ветхой комнатушке, у прогорающего камина, сидят мужчина и женщина, она держит в руках чашку с темным вином и говорит, как благодарна, как любит своего избавителя…

Ярмарка крутила свои карусели, гнала по кругу деревянных коней и верблюдов. Парень, упираясь босыми стопами в шест, карабкался вверх, где висела сумка с конфетами. Фокусник, строя смешные рожи, выхватывал из-за пазухи кричащего петуха. Силачи, раздувая мускулы, подымали пузатые чугунные гири. Разносчики торговали леденцами, кулебяками, сладким мороженым. Барышня ставила на оградку развязавшийся остроносый башмачок, и влюбленный студент завязывал ей шнурок, касаясь пальцами тонкой щиколотки.

- Иногда мне кажется, что я скоро умру. Буду лежать в церкви, в гробу, молодая, с белым лицом, среди холодных цветов, окруженная лампадами и свечами. Сквозь синий кадильный дым ты станешь всматриваться в меня и думать: «Неужели я был с ней на вечерней осенней опушке, целовал ее горячую грудь, слышал ее жаркие шепоты?» Тебе захочется поехать на эту опушку, отыскать мою потерянную перчатку, чтобы из нее, как в сказке, возродилось то время. Эта мысль меня волнует до слез. Но иногда мне кажется, я доживу до ста лет, горбатая старуха, слепая, глухая, всеми покинутая и забытая, стану вспоминать чудесный блеск ночного дождя, твои блистающие, округлившиеся от страсти глаза, шум воды в водостоке и мучительную сладость, от которой черное небо над крышами становилось золотым, изумрудным, алым, будто по нему пробегали волшебные сполохи…

Колокольный звон у Троицкого подворья. Тянутся к службе согбенные старухи. В долгополых рясах, грубых башмаках ступают истовые сухие монахини. Нищие у ограды вытягивают из лохмотьев жадные руки. Богомольные мещане и набожные купцы гнут спины перед входом в церковь. В глубине золотого храма тучный дьякон в фиолетовой ризе, разевая в бороде черный рокочущий зев, восклицает жутко и сладостно.

- Я ужасная грешница. На мне проклятье. Мне снятся ужасные сны. Меня ждет погибель. Когда Бог призовет к себе мою душу и я, бездыханная, буду стоять перед ним, то стану просить прощение. За то, что ввела тебя в искушение, соблазнила тебя, отнимаю от жены и детей. Столько людей страдают из-за меня и будут еще страдать! Но я не жалею об этом. Принимаю весь грех на себя. Пью за это мою чашу с вином. Пью за тебя, мой милый…

Она поднесла чашку к губам и медленно, закрыв глаза, пила. Он видел, как дрожат ее веки и белая шея волнуется от обильных глотков.

Потом было все, как он и предвидел. Его рука протянулась к выключателю, и в погасшей комнате ярче и драгоценней загорелся камин, просвечивая сквозь черный чугун решетки. В самаркандском блюде задрожала зеленая капля. Ее платье вознеслось на белых руках и плавно опустилось на спинку стула. Сверху прозрачным стрекозиным блеском легло легкое белье. Она стояла, озаренная камином. Он опустился перед ней на колени, целовал ее ноги, восхищаясь ее красотой и доступностью. Она прижимала его голову к своему животу, и он чувствовал, как превращается в яростное, неутолимое существо, с жарким дыханием и темным демоническим зраком. Среди ее белых ног у него под губами расцветал малиновый косматый чертополох, и он падал в глубину душистого опьяняющего цветка, который затягивал его в сердцевину, смыкал над ним малиновые пышные кущи.

Его страсть не была слепящей, но в зрачках, сотрясаемых страстью, появлялись видения, которых не было в комнате. Округлившимися, трепещущими глазами он видел перед собой ее выгнутую спину с гибкой, наполненной блеском ложбиной, округлые дрожащие плечи, ладони с раскрытыми пальцами, смявшими покрывало. И перед ним проносился случайный, вырванный из другого времени кадр, - зеленый хохолок селезня, скользящий среди желтой стерни, голубая круглая лужа, из которой взлетают солнечные утки, и он вскидывает ружье с мелькнувшим вдоль ствола лучом.

Видел ее горячий затылок, рассыпанные на две стороны волосы, маленькое ухо, озаренное камином. Протягивал руку, дотягиваясь до мягкой влажной подмышки, до плещущей груди. А в зрачках на долю секунды возникала фарфоровая японская ваза с летящими журавлями, что стояла на высоком буфете в пятне апрельского солнца.

Сжимал ее округлые бедра, оставляя на них розовые отпечатки. Выгибаясь назад, ловил ее узкие стопы, сухие щиколотки, маленькие твердые пятки. Но кто-то, на миг, показывал ему картину в раме, перламутровые мазки, окружавшие синие луны, золотые месяцы, волшебно пылающие в космосе фонари, как привиделись они ясновидящему, побывавшему в иных мирах художнику.

Страсть, которую он испытывал, сотрясала его память, вырывала из нее драгоценные осколки, сыпала их, как бисер, на дно глазных яблок. И эти наркотические видения были проявлением демонизма, доставляли дополнительную Сладость, открывали в сознании доселе не ведомые свойства.

Наклонялся над ее лицом, на котором сверкали зелено-золотые глаза, растворялись дышащие губы, влажно, белоснежно блестели зубы. Прижимаясь к ее жадному рту, странно, в головокружительном вираже, видел заиндевелую колоннаду, тусклый снег Петербурга, черных пешеходов в шубах - моментальную черно-белую фотографию, прилетевшую в его жизнь из другой, исчезнувшей, памяти.

Камин догорал, краснея. В темных углах сумрачно расцветали чертополохи. Страстно и больно она сжимала его коленями. Стиснув веки, он погружался в сердцевину малинового цветка, на жаркое дно, слепящее и расплавленное. Оно взрывалось бесцветным блеском, бесчисленными брызгами, расширявшими комнату до бесконечности. В этом вселенском взрыве, уничтожавшем пространство и время, истреблявшем материю, возникали частицы из несуществующего, ненаступившего будущего. Сухая каменистая сопка, мелкие осколки кремня, стреляные латунные гильзы. Близко от глаз запекшийся окровавленный бинт. Вверх по склону бегут туманные тени, к остроконечной вершине, окруженной солнечной пылью.

Это длилось доли секунды. Кануло, подхваченное и унесенное взрывом. Без чувств, лишенный плоти, он лежал в пустоте, испытывая великое облегчение смерти.

- Ты жив? - прошептала она у него за спиной. Откликаясь, он слабо шевельнул плечом. Был все еще оглушен ударом о землю, как космонавт в круглой капсуле, которая пролетела сквозь пламя и у которой сгорел парашют.

- Ты меня слышишь? - настойчиво повторила она. Он не хотел отзываться, продлевая сладостную отрешенность, лишенную мыслей и чувств, похожую на пустую светлую стену, с которой осыпалась фреска и лежала вокруг в виде множества измельченных крошек.

- Я хочу с тобой говорить. - Ее рука гладила его волосы, он чувствовал ее пальцы в своих волосах.

Лежал на высохшем дне, откуда взрыв расплескал и унес воду, и теперь она медленно, по каплям, по ручейкам просачивалась обратно в водохранилище.