Красно-коричневый - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 66

Так ощущал Хлопьянов Ельцина, поместив его в стеклянную колбу бинокля.

И вдруг Хлопьянову захотелось его убить. Медленно, остановив дыхание, нажать полированный спусковой крючок, чтобы ненависть немигающего зрачка, неумолимое давление пальца превратились в стремительную траекторию пули, и она вошла в мясистую складку лба, откупорила и толкнула покрытую седыми волосами голову, и шматок черной крови плеснул в лицо генерала, розовый кисель мозга мазнул по стене трибуны.

– Ну вот, пошли гладиаторы! – произнес Каретный. Внимательно посмотрел на Хлопьянова, словно угадав его мысли. – Началась президентская потеха!

От трибуны в небо взметнулась бледно-розовая ракета. Поискрилась, померцала и погасла, оставив курчавый стебелек дыма. Из леса стали высыпать, вываливаться густые цепи солдат с белесыми металлическими щитами. Бежали на середину поля, торопливо смыкались, цеплялись друг задруга щитами. Выстраивались в поперечную неровную линию. Волновались, выравнивались, смыкали щиты. И вот все поле перечеркнула сомкнутая цепь солдат, в шлемах, с алюминиево-белыми дырчатыми щитами. Эти щиты, цепляя друг друга, производили звякающий, скрежещущий звук. Словно чешуйчатое существо подергивало своей металлической кожей. По длинному гибкому туловищу пробегала трескучая судорога.

– Внутренние войска!.. Насобачились!.. Кастрюли свои повытаскивали! – засмеялся Каретный и грязно выругался.

С той же опушки, выдавливаясь на поле, словно черная паста, выбегали люди, затянутые в черные комбинезоны, в белых яйцевидных шлемах, с короткими палками. Сгрудились в плотный ком за спиной у солдат, одинаковые, черно-белые, похожие на агрессивных насекомых, готовых кусаться и жалить.

– ОМОН!.. Костоломы Ерина!.. – едко засмеялся Каретный и опять грязно, с отвращением выругался.

Хлопьянов смотрел на боевое построение бойцов ОМОНа и солдат внутренних войск, знакомое по Сумгаиту и Фергане, Тбилиси и Степанакерту. Здесь, в подмосковном лесу, перед трибуной, на которой восседал президент, их появление было ирреальным.

– Шут кровавый!.. Алкоголик!.. – язвил Каретный. Эта нарочитая, напоказ, неприязнь к президенту настораживала и пугала Хлопьянова.

С другой половины поля вываливала толпа, шумливая, нестройная. Кричали, махали руками. Над головами в нескольких местах развевались красные флаги, волновался черно-бело-золотой имперский штандарт. Идущая впереди нестройная цепочка несла красную бахрому с надписью «Трудовая Россия». Все скопище волновалось, колыхалось, надвигалось на чешуйчатую цепочку солдат.

– Те же менты, только в кепках!.. Ну, театр!.. Ну, колизей!.. – ядовито комментировал Каретный, водя биноклем.

Толпа с транспарантами накатывала на военных. Те выровняли строй и вдруг разом присели, уменьшились, спрятались за щиты. Выставили темные палки, стали колотить в железо щитов, извлекая металлическую дребезжащую дробь, уныло и жутко летевшую в воздухе, напоминавшую барабан и флейту в момент экзекуции, музыку эшафота и казни. Этот рокот вызывал ноющий древний страх. В нем было нечто от джунглей, где павианы, пугая врага, били себя в косматую грудь. Где воины с палицами и бамбуковыми щитами шли в наступление. И одновременно во всем этом виделся фарс, мерзкая показуха. Солдаты со щитами и палками напоминали какой-то нелепый ансамбль самодеятельности.

– Ну, мужики, лупите друг друга!.. Ваш президент будет вами доволен!.. – хохотал Каретный, и его ядовитый смех и презрительные гримасы были неподдельны.

Из толпы, из рыхлого бестолкового облака выделилась организованная сплоченная группа. Кинулась на щиты. Солдаты встали в рост, громоздили железо, подставляли его под удары, замахивались палками. Атакующие подскакивали, били в щиты ногами, солдаты валились, отступали, открывали бреши. На их место тотчас заступали другие, щиты смыкались, оборона восстанавливалась. Блестела, дребезжала белая чешуя, по солдатским рядам катилась судорога боли, выдерживая удары атакующих.

Хлопьянов в бинокль видел красные разъяренные лица солдат, кулаки, сжимавшие палки, командиров с рациями, перебегавших в тылу оцепления. В яростной толпе были и женщины, и пожилые, и транспаранты с надписями: «Вся власть Советам!», и портреты Ленина. Этот ненастоящий, затеянный напоказ бой казался вдвойне зловещим. Был прообразом будущего неизбежного боя.

– А потом всем по окладу!.. Именные часы!.. Ерин по-собачьи лапу протянет!.. Ну, менты!.. Ну, костоломы!..

После неудачной атаки ударная группа демонстрантов откатилась обратно в толпу. Народ размахивал флагами, что-то скандировал, возбуждая себя, пугая солдат. Над толпой, в самой гуще засмолило, задымило, поднялся едкий жирный дым. Толпа распалась, из нее одна за другой стали выкатываться подожженные резиновые покрышки, чадили, дергались копотным пламенем. Ловкие люди толкали их, направляли на солдатскую цепь. Тяжелые горящие скаты ударяли в сомкнутые щиты, проламывали их, разрубали шеренгу. Продолжали катиться, разбрызгивая липкий огонь, прорывая в солдатском строю прогалы. И в эти разъятые бреши, вслед за огненным колесом кинулась толпа, расшвыривала солдат, нанося удары древками флагов, кулаками расширяя прорыв. Щиты гремели, падали, по ним пробегали люди. Красный флаг колыхался в самом месиве схватки.

«Притравливают, как гончих псов, на этот флаг! – думал в тоске Хлопьянов. – Над Рейхстагом такой развевался!.. Псиная стая!.. Ненавижу!..»

Солдаты, разъяв ряды, пропустили толпу. Снова сомкнулись, окружив черные рыхлые комья металлической блестящей оболочкой. Стиснули, упаковали, законсервировали, сжали со всех сторон щитами. Толпа, сжатая железом, стенала, вопила, пыталась прорваться. И тогда по толпе узким разящим клином ударил ОМОН. Зачехленные в черные комбинезоны, сильные и одинаковые, как роботы, облаченные в белые яйцевидные шлемы и черные перчатки, бойцы ОМОНа поднимали и опускали палки. Машинально, мощно крушили толпу. Рассекали ее, разрубали, раздирали, толпа лопнула, треснула на ломти. В каждую трещину, расширяя ее, проникали роботы, раздавали наотмашь удары. Солдаты открыли проход, и в него, избиваемая, настигаемая черно-белыми, похожими на личинки омоновцами, устремилась толпа. Бежали, вопили, роняли древка флагов, а их настигали, крушили по головам, и люди валились, закрывали затылки.

На поле выруливали огромные тяжелые фургоны. Демонстрантов хватали, волокли к машинам, забрасывали в зеленые зарешеченные короба. Еще дымились и догорали резиновые скаты, валялись на траве растоптанные флаги, убегали в сосновую рощу разрозненные остатки толпы, отъезжали тяжелые, набитые людьми клети, а солдаты, победно грохоча щитами, уже маршировали вдоль трибуны. Ельцин вскочил с места, махал победителям. Сжал кулак, выбросил его вперед, словно держал дубину, и он повторял разящий удар омоновца. Хлопьянов испытал омерзение, подавил рвотный ком. Опустил бинокль, не желая смотреть.

Пещерное, неандертальское, среди обглоданных костей, в шкуре, свирепое, с инстинктом бить, разрывать, глодать, – животное правило Россией. И все, что было любимо, – Третьяковка, «Пиковая дама», колокольня в переулке, мамина акварель на стене, розовая тропка в лесу, – все было под властью, под косолапой пятой этого чудища. И он, офицер, умеющий стрелять, обученный приемам рукопашного боя, награжденный боевыми орденами, был не в силах спасти свою Родину.