Красно-коричневый - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 209

Он проходил мимо уборной. Дверь была распахнута. Тянуло холодным смрадом. На кафельном полу в ряд, один на другом, как бревна, лежали трупы, головами к стене, ногами наружу. Эта тяжкая, неровная груда отекала вялой жижей, сукровью, источала дурнотный запах недавно случившейся смерти.

Хлопьянов задержался на пороге, к которому подтекал ржавый остановившийся ручей. Заглянул в неживые лица.

Бородатый старик с косматой бородой, с желтыми щеками и открытым беззубым ртом. Глаза старика были выпучены, наполнены холодными слезами. И после смерти он продолжал кричать. Хлопьянов слышал этот окаменелый в воздухе крик.

Рядом, прижав руки к выпуклой костяной груди, лежал мужчина в камуфляже. Его широкоскулое лицо было стиснутым, напряженным, во лбу чернела дыра с накипью малиновой крови. Он казался упавшим памятником, изображавшим человека, произносившего клятву. Эта военная клятва была понятна Хлопьянову – о возмездии, о неизбежной расплате.

Чуть сбоку, свернув голову в сторону, лежал подросток в пестром свитере. Его тонкий нос, едва румяные щеки, приоткрытый рот делали его почти живым. Но по свитеру, переходя на открытую шею, на голову в белокурых волосах, шла череда пулевых попаданий. Очередь прорыла в нем три красных рваных дыры. Казалось, подросток улыбается этому странному обстоятельству – своей собственной смерти.

Хлопьянов вглядывался в убитых, ожидая увидеть среди них отца Владимира, его черный подрясник и золотую епитрахиль. Но видел замусоленные камуфляжи, мятые куртки, драные джинсы и штормовки. Лица, усатые, щетинистые, бородатые и безбородые, были лицами баррикадников, добровольцев, обитателей клеенчатых палаток, снесенных огнем пулеметов.

По коридору приближались двое омоновцев, без шлемов, с короткими стрижками, с красными обветренными лицами. Автоматы были перекинуты за спину. Они несли мертвое тело, подхватив его за руки и за ноги. Убитый прогибался, ударялся крестцом об пол, омоновцы потряхивали его, матерились, устало волокли в уборную. Хлопьянов посторонился, давая пройти. Взглянул на убитого. Это был немолодой благообразный мужчина в дорогом плаще, в белой манишке и галстуке. На запястье блестел браслет от часов. На ногах были добротные замшевые ботинки. Омоновцы подтащили его к мертвой груде, забросили наверх, и один из них, не обращая на Хлопьянова внимания, стал расстегивать и снимать с убитого браслет с часами, а другой ловко расшнуровал ботинок, стянул, поставил на кафель. И пока расшнуровывал другой, Хлопьянов смотрел на крупную ступню мертвеца. Сквозь разорванный носок был виден палец.

Хлопьянов испытал слепую ненависть. Сжав кулаки, двинулся через порог к омоновцам. Но остановился, впившись ногтями в ладони. Он оказался в Доме не для того, чтобы сражаться и мстить. Как робот, он был запрограммирован на другое. В его электронном мозгу горел единственный индикатор, указывающий на чемоданчик Руцкого. К этой цели, мерцающей, как огненная точка, он теперь подбирался, отсекая все сопутствующие ложные цели.

Он миновал коридор, пересек лестничную клетку и стал подниматься по лестнице. Сверху, с этажей, откуда сцеживалась туманная ядовитая гарь, двое других омоновцев, чертыхаясь, хрипя, тянули обрывок телевизионного кабеля. Кабель был намотан на ноги убитого, голова его со стуком колотилась о ступени, оставляя на белом камне красные кляксы. На плече у омоновца висело сразу два автомата, один был с расщепленным прикладом, и на нем была маленькая наклейка со Звездой Богородицы. В убитом Хлопьянов отгадал Николая, помнил его куртку, джинсы, светлые волосы. Но лицо, милое, нежное, которое полюбилось ему среди подмосковных полей и опушек, было превращено в черное хлипкое месиво, из которого торчали розовые разбитые кости.

Омоновцы сволокли убитого на лестничную площадку. Один, заметив Хлопьянова, кивнул на труп:

– Сучонок до последнего патрона отстреливался! Прапорщика замочил! Майору, когда его брали, лицо расцарапал и палец прокусил! Пришлось ему в рожу магазин разрядить!

Омоновец громко дышал, глаза его ярко сияли. И Хлопьянов вдруг увидел, что оба они пьяны. От них несло водкой. Второй засмеялся, расстегнул брюки и, шатаясь, стал мочиться на убитого, на его изуродованное лицо.

И опять Хлопьянов испытал моментальное безумие ненависти, наполнившее мышцы литой энергией удара. Но невидимая, заложенная в него программа блокировала суставы и мышцы, двинула его мимо убитого юноши и двух мучителей. Он поднимался по лестнице, стараясь не наступать на красные мазки.

Он проходил приемную, двери которой были настежь распахнуты. По обе стороны стояли автоматчики в малиновых беретах. На середину приемной был выдвинут стол, на котором, распластанный, с прикрученными руками и ногами, лежал человек. Тело его было в кровавых рубцах. Впалый живот с черным, наполненным кровью пупком мелко дрожал. Заросший кадык на жилистой шее ходил взад-вперед. Глаза вращались под слипшимися, упавшими на лоб волосами. Из открытого, переполненного кровавой слизью рта несся непрерывный булькающий клекот. Перед ним стоял аккуратный худощавый генерал в полевой форме, малиновом берете спецназа внутренних войск и в черных очках. Он обратился к двум здоровякам с закатанными рукавами, держащими в кулаках стальные прутья:

– Спросите-ка его еще раз хорошенько, где списки полка и кто взаимодействовал с ними из нашей бригады!

Один из допрашивающих наклонился к распятому и спросил:

– Нуты, хрен собачий, отвечай генералу!

Распятый булькал наполненным кровью ртом, безумно водил глазами. Помимо боли в этих глазах был ужас одинокого брошенного человека, который в свой смертный час оказался в руках палачей. Его последний вздох и стон будут радовать и ярить мучителей, и никто из друзей и близких не узнает о его смертной муке.

– Где списки, сука! – повторил мучитель и, не дожидаясь ответа, коротким ударом вогнал металлический прут в плечо человека, протыкая сустав. Из горла пытаемого вылетел красный фонтан слюны и вслед за ним истошный крик боли.

Хлопьянов качнулся к дверям, где стояли автоматчики. Следующим движением мог быть бросок и удар. Он вырвет оружие, направит ствол в генерала, в его черные очки, в белесого с толстой шеей мучителя, наполняя комнату дымом и пламенем, разваливая надвое жилистые сытые тела палачей…

Хлопьянов прошел мимо, слыша за спиной долгий звериный крик. Он шагал по Дому, зная, что повсюду – в кабинетах, на лестницах, в залах заседаний – происходят пытки и казни. Людей жгли, били, ломали им ребра, выдавливали глаза, вырывали языки. Дом был полон стонов, рыданий, хруста костей, ударов тупых орудий в живую страдающую плоть. Он подумал: когда-нибудь в подновленный, вновь отстроенный Дом настелят дорогие ковры, навесят хрустальные люстры, деловые чиновники усядутся в уютных кабинетах среди компьютеров и телефонов. Но вдруг на белой стене проступит клякса крови, из дубовой панели выглянет кровавое, с выбитым глазом лицо.

Он добрался до своего кабинета. Прислушался, нет ли за дверью людей. Открыл кабинет. Комната оказалась пустой, хранила в себе следы его пребывания. Все те же составленные стулья, служившие ему ночным ложем. На столе бумажный стаканчик с недопитой водой. Обрывок газеты с недоеденной корочкой хлеба. У стены – железный экран.