Гибель красных богов - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 82

– Не станем торопиться с выводами, – уклончиво заметил Белосельцев, стараясь не выдать своего энтузиазма. Трунько был коварный враг. Испытывал, утонченно обманывал его, надев на себя личину государственника. Ему, Белосельцеву, предстояло проникнуть в тыл неприятеля, где его считали своим. Трунько был приставлен к нему. Парапсихолог и маг, исследовал его истинные чувства. – Нам нужно быть очень осторожными. Я не приветствую грохот танков на московских бульварах.

Трунько приложил палец к губам. Выскользнул из кабинета на цыпочках, чтобы не хрустнула ветвь, не спугнула затаившихся врагов. Белосельцев смотрел, как Трунько выпадает из фокуса, словно погружается в глубину огромной студенистой медузы.

Он позвонил матери. Услышал ее измученный, с потаенными рыдающими интонациями голос:

– Почему не звонил так долго?.. Жив, здоров?.. Я так волнуюсь… Мимо нашего дома танки идут. До чего мы дожили!.. Думала, хоть старость у меня будет спокойная! – сквозь трубку Белосельцев уловил всколыхнувшиеся в ней страхи, гибельные тревоги, связанные с давнишними ссылками, ночными арестами, повестками в военкоматы, судами. С похоронками, бегством по военным дорогам, среди горящих в ночи деревень. – Витя, когда я тебя увижу?

– Мамочка, быть может, сегодня зайду… Ничего не бойся… Все, что случилось, – во благо!.. Не могу по телефону… Зайду и все расскажу. Целую!..

Когда повесил трубку, вокруг нее, затухая, все еще звучал материнский голос, исполненный слез.

Позвонил друг-писатель Глеб Парамонов. Парамоша, кажется, был навеселе. Похохатывая, сообщил:

– Слушай, Виктор, ну такая красота! Танки на Садовом кольце! Наши в городе!.. Ты ведь все знал, признайся! Ты у нас специалист по переворотам! Ну какая красота! У нас сейчас проходит писательский пленум. Я встал и сказал: «Место русских писателей не в актовых залах, а в танках! Предлагаю послать приветствие патриотам в Кремль, положившим предел предательству!»

В дверь кабинета просунулась круглая стриженая голова, оттопыренные красные уши, чуткий лисий нос с длинными, вынюхивающими прорезями. Тележурналист Зеленкович, в неизменных джинсах и курточке, с маленькой кожаной сумочкой на животе, втек в кабинет.

– К вам можно, Виктор Андреевич? Такие события, исторические!.. Не откажите в коротком интервью!.. Никто лучше вас не скажет!..

Белосельцев хотел отказать, отмахнуться, избавиться от назойливого посетителя, который еще недавно мучил престарелого Маршала, выводил на экран певца-наркомана, от хрипатых песен которого отламывались верхушки кремлевских башен. Но слишком велик был триумф. Слишком ликовало истосковавшееся сердце. Понимая, что явился перед ним искуситель, Белосельцев, в нарушение всех заветов и правил, кинулся головой в сладкий омут. Позвал Зеленковича, ерничая над собой, над незваным визитером, над которым уже занесен праведный меч возмездия:

– Входите, мой друг!.. Вы требовали перемен?.. Вот они!.. Дарю вам пять минут!.. Если они у вас еще есть!.. Только для вас!.. В знак особого расположения!..

Зеленкович благодарно, подобострастно закивал. Просунулся в кабинет, затягивая за собой множество, как показалось Белосельцеву, своих подобий, таких же стриженых, красноухих, в поношенных джинсах, с колючим ворохом штативов, треножников, осветительных ламп, телекамер. Пришельцы быстро и деловито распространились по кабинету, уверенно находили розетки, передвигали мебель, запахивали шторы, включали едкие слепящие светильники, бесцеремонно направляя свет в глаза Белосельцеву.

– Виктор Андреевич, – Зеленкович уже сидел перед ним, протягивая микрофон, похожий на маленький орудийный банник или на толстый камыш. Оператор целил черным зеркальцем камеры. – Как вы, конфликтолог, оцениваете случившееся?.. Чрезвычайное положение… Танки на улицах…

– Советские танки на улицах городов – это всегда хорошо. Люди радуются краснозвездным танкам, кидают танкистам цветы. Танки идут по Садовому кольцу как по красной ковровой дорожке, которую постелили им москвичи.

Пористая губка микрофона жадно впитывала слова. Они, как живые соки, пробегали по темному стеблю, по кулаку Зеленковича, капали в его кожаную сумочку, накапливаясь там до времени.

– А как вы относитесь к лицам, взявшим на себя всю ответственность? Вы многих знаете лично.

– Члены ГКЧП – это честные, справедливые люди, у которых не дрогнет рука остановить предательство. Дело, которое они защищают, призвано остановить кровь, разрушение. Их поддерживает Москва, поддерживает Советский Союз.

Зеленкович благодарно улыбался. Губка засасывала слова в свое пористое нутро. Белосельцеву казалось, что он кормит жадное, глотающее существо.

– И последнее… Что бы вы пожелали народу в эти тревожные часы?

– Народ пойдет за своим правительством, за своей партией и армией. И наградой нам будет мирная, счастливая жизнь – нам и нашим детям.

Зеленкович убрал микрофон. Похлопал себя по кожаной, туго набитой сумочке. Благодарил, улыбался, униженный и поверженный враг, раздавленный червь. Его помощники быстро сматывали кабели и удлинители, сдвигали треноги. Исчезли, как наваждение, оставив после себя ералаш потревоженных стульев, обрывки бумаги, загадочную пустоту пространства, которое было сожжено их появлением.

Белосельцев чувствовал себя победителем. Заставил врага работать на победу. Презирал этих наемных слуг, готовых служить любому хозяину. Успокаивался, гасил в себе неуместное торжество. Сосредоточивался на предстоящем деле, которое напоминало о себе тонким конвертом в кармане. Покидая институт, прошел мимо броневика, у которого все так же клубился народ.

Приближаясь к Белому дому, он увидел на Новом Арбате танки. Колонна застыла вдоль тротуара, а мимо неслись лимузины, чуть шарахаясь от бугристой брони. Толпа лилась, отражаясь в витринах. Чуть задерживалась, залипала у стальных серо-зеленых брусков с красно-белыми, лакированными гвардейскими эмблемами. Валила дальше. Клоки и сгустки ее отрывались, приклеивались к танкам, окружали каждую машину живой оболочкой.

Белосельцев чувствовал стальное вторжение танков в городской ландшафт. Пушки были ровно вытянуты в единую линию, в сторону Садовой. Танки угрюмо и мощно встраивались в суетливое мелькание улицы, в хрупкое стекло витрин, в сухие стеклянные плоскости высоких фасадов. Были связаны друг с другом жгутами воли, способностью дрогнуть враз гусеницами, окутаться синей гарью, двинуть, качая орудиями, вдоль мишуры витрин, женских шляпок и зонтиков, нарядной скорлупы лимузинов. Колонна танков была как железный штырь, вбитый в рыхлую материю города, скрепляла ее, предотвращала распад. Белосельцев радовался танкам. Колонна была созвучна ему своей стальной непреклонной волей.

У хвостового танка, окружив его, не приближаясь к пыльной броне, стояли люди. Один, немолодой, весь из жил и морщин, в мятой одежде, кричал на танкистов, истошно бил себя в грудь, пульсировал набрякшей на горле веной:

– Ах вы, суки!.. На народ!.. На отцов, матерей!.. Ублюдки!.. Ну стреляйте!.. Вот она, грудь!.. Вот оно, мое сердце!.. Сколько вам заплатили, фашисты проклятые?..