Лупашко пританцовывал, пел смешные, не совсем приличные куплеты, и все вокруг восхищались, тянули для автографа кто газету, кто блокнот. И только хромающий рядом с Еленой старик с запавшими глазами и седой щетиной произнес:
– Я бы Сталинград не трогал. Там пол-России костьми легло. Некому за них заступиться.
После звонка Градобоева наивная радость не возвращалась к Елене. Все так же сияло солнце, в воздухе переливались мельчайшие снежинки, особняки казались целомудренно белыми. Но на все легла едва различимая тень. Что-то невидимое, тяжелое, угрожающее чудилось Елене в фасадах зданий, в ветвях деревьев, пролетающих вороньих стаях. Что-то мрачное, безликое и опасное притаилось вокруг и ждало мгновения, чтобы стиснуть людей, раздавить хрупкую скорлупку, содрать позолоту. Елена шагала, вглядываясь в лица, не обнаруживая в них испуга и смятения, а только веселье и ликование.
– Да будет вам известно, господа, – Лупашко продолжал морочить своих обожателей, и те охотно позволяли себя дурачить, – Хрущев, развенчавший Сталина, уничтожавший сталинское могущество, изъял из обращения волшебные технологии. «У змеи надо вырвать жало», – сказал он. Тогда же он нанес удар по церкви, в которой жил дух филологии академика Марра, а школу лингвистов перепрофилировал на изучение языка птиц. Он поручил своему охраннику спрятать свиток в надежном месте. Когда Хрущева свергли, то пытались узнать, куда он спрятал свиток. Но Хрущев не сказал и унес тайну с собой. И тогда в стране начался застой. Брежневу сообщили, что свиток находится на дне одной из северных русских рек. Так возник план переброски этих северных рек. Андропову доложили, что свиток перевезли в Афганистан, в город Кандагар. Поэтому Андропов ратовал за введение войск в Афганистан. Черненко принесли в больницу поддельный свиток, и он умер, сжимая его в руке, веря в свое могущество. Горбачев начал перестройку, с целью обнаружить свиток под обломками СССР. Ельцин разрубил СССР, полагая, что свиток легче искать в каждой отдельной части. И только в наше время тайна свитка стала всплывать на свет. – Лупашко крутился, подпрыгивал, присвистывал в свой красный мегафон. Был похож на скомороха с большим красным бубном.
Елена не понимала причины своей тревоги. В этой тревоге не был повинен звонок Градобоева. Она не исходила от проехавшего мимо полицейского автозака. Она была безымянной, вездесущей, таилась повсеместно под хрупкой оболочкой мнимой жизни, обреченной на истребление. В толпе возник Шахес в косматой шубейке, с чутким рыльцем лесного ежика. Он послал Елене воздушный поцелуй, и она мучительно улыбнулась.
– Завершаю свой рассказ, господа. – Лупашко, похожий на фиолетовый баклажан, гнал перед собой металлический звук. – Охранник Хрущева, который спрятал свиток, к концу жизни уверовал, постригся в монахи и жил в монастыре под Псковом. К нему неоднократно ездил Чегоданов, умолял показать место, где спрятан свиток, потому что Чегоданов, как мы знаем, мечтает воссоздать СССР, мечтает о мировом господстве. Но монах не открыл Чегоданову тайну. А открыл он ее патриарху, который тоже мечтает о мировом господстве, о слиянии всех религий – православия, католичества, лютеранства, ислама, иудаизма и даже культа Вуду. Оказывается, свиток был спрятан в мавзолее, под телом Ленина. И как только об этом узнал патриарх, священники стали требовать, чтобы тело Ленина убрали из мавзолея. Надеялись, что, когда станут выносить тело Ленина, они овладеют свитком. У Чегоданова есть придворная колдунья, чародейка Клара, которая методами гадания и ворожбы узнала, что свиток лежит в мавзолее под мумией Ильича. Каким-то образом о свитке узнал наш уважаемый лидер Градобоев, и те заблуждаются, кто думает, что Градобоев хочет повести народ на Кремль. Он хочет повести народ на мавзолей, чтобы овладеть свитком академика Марра. Недаром он свои шествия называет: «Мар несогласных». «Мар миллионов». «Мар против подлецов». И все, что нам предстоит в скором времени, – это схватка Чегоданова, патриарха и Градобоева за обладание волшебным свитком академика Марра. На этом замысел романа обрывается, и его конец напишет сама история.
Лупашко передал мегафон соседу. Сам же, с заиндевелыми усиками, с фиолетовыми щеками, шагал, помахивая короткими ручками.
К нему подскочили, запрыгали, закружились три девицы из панк-группы «Безумные мартышки». В своих куцых тулупчиках, в мохнатых шапочках, с гибкими ногами и смешными ужимками они и впрямь были похожи на дурашливых обезьянок. Скакали, вертели задами, задирали Лупашко:
Мы безумные мартышки,
Мы читаем ваши книжки.
На фарси и на иврите.
Нам автограф подарите.
– Да нет у меня книжек. Кончились! – разводил руками Лупашко.
– А вот здесь подпишите! – Одна из девиц засучила рукав тулупчика, обнажила руку.
И Лупашко, достав фломастер, поставил на голой руке автограф.
– А мне вот здесь! – Другая девица распахнула полушубок и кофточку, двинулась на Лупашко, тряся маленькими нежными грудками.
И Лупашко аппетитно расписался на голом теле между двумя игривыми сосками.
– А мне вот здесь! – Третья девица повернулась к Лупашко спиной, нагнулась, приспустила колготки, открывая округлые ягодицы, и Лупашко под хохот и аплодисменты поставил роспись на девичьей ягодице, легонько хлопнув по ней.
Девицы унеслись, метались из стороны в сторону, словно раскачивались на лианах.
У Чистых прудов, где носился пестрый рой конькобежцев, Елена вышла из толпы, покинула бульвар. Тут же рядом остановилась машина. Градобоев открыл перед ней дверцу:
– Карета подана!
И они помчались среди морозного дыма, блестящих машин, и казалось, множество языков жадно лижут чугунную решетку бульвара.
В штаб-квартире Градобоев встречался с представителями провинции, с петербургскими бизнесменами, загадочными агентами, которые доставляли ему информацию из коридоров власти. А Елена в соседней комнате, согреваясь, пила чай.
Градобоев вошел, резкий, бурный, страстно сжимая и разжимая пальцы. Они издавали хруст.
– Я принял решение! Мы атакуем! Сорвем выборы! «Марш миллионов» соберет миллион. Мы накопили огромную бронебойную силу. Коммунисты с нами. Националисты с нами. Даже геи и те примкнули. Мы идем на Кремль! Когда миллион разгневанных граждан выйдет на Красную площадь, трусливый Чегоданов сбежит!
– Но как? – Елена испуганно отставила чашку. – Ведь будет заслон? Будут войска? Будет кровь?
Лицо Градобоева, побелевшее, с дрожащими губами, восторженными глазами, казалось безумным. Особенно пугали Елену эти сильные пальцы, которые сжимались, разжимались, похрустывали.
– Ты не боишься крови?
– История – кровавая дама! Древо жизни полито кровью. Лидер не боится пролить кровь, ни свою, ни чужую. Но, поверь, крови не будет. Американцы запретили Чегоданову стрелять. В этом заверил меня посол Кромли. Чегоданов убежит, и Стоцкий назначит новые выборы. Наивный, он думает, что на этих выборах он снова станет президентом, а меня засунет в какой-нибудь кремлевский чулан! Ошибается! Народ внесет меня в Кремль!