– Сейчас еще ночь. Темно будет еще час-полтора – и начнет светлеть. Это самое подходящее время для атаки. Мы подберемся к вышке на подлодке и атакуем вышку из-под воды.
– Мы думали об этом, – кивнул Артамонов. – Но уж очень рискованно. Там же эти понтоны в несколько этажей… Пока вы заберетесь наверх, они вас вычислят.
– Не вычислят, товарищ каперанг, – уверенно заявил Лютый. – Мы работали на таких платформах. Мои люди специфику знают. Если атакуем под утро, я ручаюсь за успешный исход операции.
Артамонов осмотрел бойцов. Все твердо смотрели ему в глаза, никто не сомневался в успехе.
– Хорошо, – кивнул Артамонов, – меня ты убедил. Но я должен связаться с командованием. Ждите.
Он быстро вышел из рубки.
– Может, мы пока изучим карту? – предложил Лютый Плетневу. – Чего время терять?
Судя по виду Плетнева, он был настроен скептически по отношению к радикальным действиям группы. Эдакий замполит, всегда и во всем сомневающийся. А скорее всего, он и представлял идеологический сектор – проводил на корабле политику ныне действующей власти, всего остерегающейся.
Но все-таки возражать Лютому пока не стал. Решил дождаться командира корабля.
– Прошу, – указал на расстеленную на столе карту.
– Так, – деловито приступил к работе Лютый, – это место расположения вышки?
– Именно так, капитан, – иронически кивнул Плетнев.
– Глубина – сто метров. Понятно. Рифы… Это хуже.
– Вот подходящий коридор, – ткнул в карту Труба.
– Да, годится. Надо обогнуть в этом месте. Затратим полчаса, но зато не напоремся на рифы.
В этот момент вернулся из переговорной рубки Артамонов. Все выжидательно повернулись к нему.
– Командование дало «добро», – отрывисто сообщил Артамонов. – Давайте отработаем детали.
– Товарищ каперанг, – заговорил Лютый с таким видом, точно не сомневался в результатах переговоров, – понадобится мини-подлодка. Здесь на большой субмарине мы не пройдем.
– Я уже распорядился, капитан. Через полчаса она будет здесь. Что еще?
– Нужна схема платформы.
– Скоро будет. Руководство фирмы уже готовит чертежи к высылке.
– Док, Толстый, займитесь баллонами, они почти пустые.
– Есть.
Бойцы побежали выполнять приказ. Плетнев с тонкой улыбочкой смотрел на нахального капитана, который распоряжался в командной рубке крейсера, как у себя дома.
Роман, в свою очередь, злорадно посматривал на кавторанга. Что, съел? Это тебе боевые пловцы, а не мальчики на побегушках. И если они начали действовать, лучше им не мешать.
Охотское море
Сэй снова навестила Наташу.
Наташа дремала на ящиках, поджав ноги к груди. Было довольно холодно, в окошко задувало сырым ветром. Между полосками жалюзи потемнело, наступил вечер. Зажегся в углу тусклый фонарь. Наташа несколько раз принималась стучать по двери, но никакого результата это не принесло.
Чтобы не падать духом, она сделала серию физических упражнений, связав кое-как разрезанную на груди майку. Ту самую, с дурацкой надписью, которую подыскал для нее Роман. При воспоминаниях о Романе, об убитых ребятах ей становилось так нехорошо, что возникала отчаянная мысль шарахнуться виском об угол железного ящика и разом со всем покончить.
Но Наташа гнала эти мысли. Стыдно. Столько вынести, бегая по горам и прыгая по водопадам (были и там приятные до озноба моменты, но эти воспоминания она давила в зародыше, иначе хотелось орать в голос), болтаясь в чужих вонючих трюмах, – и сорваться, не выдержав, может быть, последнего испытания? Нет, так не годится. Она была слишком деятельной и упрямой натурой, чтобы сдаться без боя.
Час, а может, и больше она отжималась, приседала и подпрыгивала на железном полу камеры, болью в мышцах стараясь притупить отчаяние в душе. Частично ей этой удалось. По крайней мере, согрелась и почувствовала спасительную злость. Ничего, не может быть, чтобы ее бросили и забыли. За ней обязательно придут. Или она сама вырвется отсюда.
Однако время шло, ничего не происходило. О ней словно забыли. Хоть бы кусок хлеба принесли.
Она прикладывала ухо к двери, к стенам, пытаясь что-нибудь разобрать. Какие-то звуки улавливались, но они были так далеки и неясны, что не позволяли составить хотя бы приблизительное представление о том, что творится за стенами камеры.
В конце концов она опять легла на ящики и начала забываться тревожным сном. Во сне она все время зябла и подтягивала коленки, стараясь согреться. Тело затекло и одеревенело. Когда двери камеры наконец открылись, она не сразу смогла подняться.
Но, поднявшись, тут же отпрянула назад. Потому что в дверях стояла Сэй и смотрела на нее с тонкой людоедской улыбочкой.
Наташа вжалась спиной в угол между стеной и ящиками. Руки у нее были свободны, и она решила сражаться до последнего. Нет уж, второй раз оседлать себя она не даст, какая там каратистка ни будь. Она тоже кое-что умеет, по крайней мере, одной рукой вцепиться в волосы, а ногтями другой ударить по глазам сможет.
Сэй медлила, как и в прошлый раз. Она изучающе разглядывала пленницу, будто это разглядывание доставляло ей особое удовольствие. Задержалась взглядом на полуобнаженной груди, усмехнулась, облизнула губы. Глаза ее странно застыли, рот приоткрылся, точно у слабоумной.
«А может, попробовать поиграть с ней в ее же игры? – лихорадочно соображала Наташа. – Похоже, дамочка лесбиянка. Приласкать ее, дуру, может, погладить между ног… Противно, но бог с ним, потерплю… А потом, когда она пустит слюни и расслабится, сломать ей шею, на это сил у меня хватит, – и ходу отсюда…»
Соображения Наташи были прерваны вошедшим в камеру японцем. Он поставил на ящики миску с едой, пластиковую бутылку питьевой воды.
– А пи-пи мне куда делать? – спросила Наташа, разочарованная вмешательством третьего лица.
Никто не ответил ей на этот сложный вопрос.
– Послушайте, мне холодно! – Наташа указала на отверстие под потолком. – Видите? Я замерзну…
Сэй сказала несколько слов японцу. Тот молча стащил с себя куртку, бросил Наташе.
Наташа так же молча надела ее на себя. Пахло чужим, едким, но зато сразу стало тепло.
Сэй разглядывала Наташу все с тем же застывшим выражением на лице.
Японец вышел.
– Не оставляй меня одну, – хриплым голосом попросила Наташа, видя, что Сэй также уходит.
Сэй повернулась, высунула длинный кончик языка и быстро-быстро подергала им, как змеиным жалом.
Наташу передернуло. Сэй захохотала, дверь с грохотом закрылась.
– Чертова психопатка, – прошептала Наташа, дрожа от ужаса и омерзения.