– А если я?
– Не уверен, что и у тебя что-то получится. Не допустят тебя к нему. Письмо велят передать в канцелярию… А времени у нас в обрез.
– Так что же делать?
– Да что я вам, Бог, что ли? – вскипел Красильников. – Васька спрашивает. Ты тоже! Откуда я знаю, что делать!
Часы вдалеке, на кухне, прокуковали четыре часа пополудни. Наташа легко поднялась, деловито сказала:
– Где письмо? Давайте его сюда! Я попытаюсь!
Красильников и Воробьев вопросительно посмотрели на нее.
– Есть только одна возможность сегодня же передать письмо епископу, – пояснила Наташа. – Одна-единственная. С помощью Тани Щукиной.
– Как? Она еще здесь? – удивился Красильников.
– Два дня назад я мельком видела ее. Она со своим отцом шла мимо… – Наташа взяла из рук Красильникова письмо. – Я попытаюсь упросить ее.
– Вот! – радостно воскликнул Красильников. – Я всегда знал, что ты умница! Но что ты такая умница… Постой, а где же они живут?
Но Наташа уже умчалась. Она не хотела рассказывать, как, увидев Таню, движимая любопытством и ревностью, которая, оказывается, никуда не исчезла, отправилась следом и обнаружила дом, в котором жила девушка. С тех пор она несколько раз гуляла возле этого дома, сама не зная, зачем она это делает, зачем рискует. Скорее всего, ей хотелось просто поговорить о Павле – пусть с соперницей. Даже лучше с соперницей!
Щукины снимали в Севастополе старый облупившийся купеческий особнячок. Располагался он на Большой Морской, во дворе, и был густо окружен кустами сирени. Поблизости, вероятно, тоже жили контрразведчики, и квартал время от времени обходила охрана. На этот раз патруля поблизости не оказалось, и Наташа решительно подергала цепочку звонка. Она волновалась: а вдруг случайно полковник окажется дома? Но открыла Таня. Одета она была в домашний голубенький халатик, в руке держала книгу. Наташа мельком отметила название: «Овод» Войнич.
– Здравствуйте, Татьяна Николаевна.
– Здравствуйте. – Таня удивленно рассматривала незнакомую посетительницу. – Но я…
– Не пытайтесь вспомнить, вы меня не знаете, – сразу же предупредила хозяйку дома Наташа. – Мы – чужие люди, хотя и должны поговорить о судьбе человека, который был близок вам.
– Вы – от Павла? – Таня вся засветилась изнутри. – Хотя что это я?.. Но вы, вероятно, что-то о нем знаете?
– Не больше, чем вы. Впрочем, я знаю, как ему помочь.
– Разве это возможно? Ведь уже состоялся трибунал, и он приговорен… Да что же мы здесь стоим! Входите! – И, заметив нерешительность гостьи, Таня успокаивающе сказала: – Папы нет дома, и, кажется, он придет не скоро. А если и придет внезапно, я скажу, что вы – моя подруга. Как мне вас называть?
– Наташей.
– Я очень рада, Наташа! Идемте! – Таня взяла ее за руку, провела в гостиную, усадила в глубокое мягкое кресло. – Рассказывайте!
– Павлу еще можно помочь, – повторила Наташа.
– Господи, я уже начала смиряться с тем, что больше никогда, никогда не увижу его. И вот вы… Вы, должно быть, не знаете, что такое Севастопольская крепость, если верите в невозможное!..
Наташа видела, какое отчаяние жило в сердце Тани. Оно было сейчас в пригашенном, угнетенном состоянии, словно тлеющие угли. Но Таня боялась даже не слабого ветерка надежды, который может заставить угли вспыхнуть вновь, сколько нового мучительного разочарования, которое с еще большей силой потом охватит ее.
– Я такой себе вас и представляла… по рассказам Павла, – сказала Наташа.
– Вы его хорошо знали?
– Да. И он мне очень часто рассказывал о вас… о том, как он любит вас…
– Вы – из Харькова? – осенило Таню. – Вы не бойтесь! Я никому не скажу. Все, что касается Павла, для меня свято.
– Да, я была в Харькове. Хотя родом отсюда, из Севастополя. Здесь я училась, в шестой гимназии…
– Но зачем мне эти подробности?
– Не знаю. Возможно, чтобы вы полностью доверяли мне.
– В этой ситуации важнее, чтобы вы верили мне. Ведь я – дочь Щукина.
– Я вам верю. Собственно, поэтому я и решилась обратиться к вам, не опасаясь… – она поискала подходящее слово, но в спешке так и не нашла его, – предательства.
– Ну зачем же вы так? – оскорбилась Таня. – Да и о чем мы? Вы сказали, что Павлу еще можно помочь. Это правда? Как? Каким образом?
– Вы еще можете его спасти, – отчетливо, выделив последнее слово, сказала Наташа.
– Спасти?! Вы говорите – спасти?!
– Да, Таня! – Наташа извлекла из бокового кармана жакетки письмо, задержала его в руке. – Если бы барон Врангель еще сегодня прочитал это письмо, можно было бы надеяться, что его не расстреляют.
– Врангель? – с отчаянием спросила Таня. – Но как же я попаду к нему?
– Вы можете попросить встречи у епископа Вениамина. Передайте письмо через него. – Наташа протянула письмо.
Таня какое-то время колебалась, она словно боялась взять в свои руки всю ответственность за судьбу Павла. Затем решительно взяла его, положила в книгу.
– Я сейчас… я только переоденусь, – заторопилась Таня и пошла в глубь гостиной, к двери, ведущей в спальню. На пороге обернулась, спросила: – Как я дам вам знать?
– Я сама попытаюсь увидеть вас, – пообещала Наташа и, прежде чем Таня скрылась в своей спальне, добавила: – Но помните, Таня: только сегодня! Завтра может быть поздно!
Епархиальная канцелярия епископа Таврического Вениамина размещалась в трехэтажном особняке на углу Нахимовского проспекта и Большой Морской улицы. В прохладных полутемных коридорах с высокими потолками бесшумными черными тенями сновали послушники, смущенно озираясь по сторонам, проходили приехавшие из крымских уездов благочинные, деловито прохаживались уверенные в себе полковые священники. На втором этаже особняка, в просторной приемной, на стенах которой висели выполненные в масле картины на библейские сюжеты, молодой секретарь в шелковой рясе на все вопросы о епископе отвечал с одинаковой твердостью:
– Сегодня владыка не принимает!
Обычно в дни светлых праздников преосвященный Вениамин после обедни отдыхал и уж, во всяком случае, не позволял себе делать никакую работу, считая это делом греховным. Сегодня же он нарушил заведенное правило ради богоугодного дела – решил вчерне набросать положение о новом ордене Святителя Николая Чудотворца. По заведенному правилу, в праздничные вечера барон Врангель, несколько самых приближенных к нему генералов и епископ Вениамин встречались за совместным ужином, и преосвященному хотелось вручить барону наметку статуса ордена, а быть может, если выдастся подходящее время, и посоветоваться о некоторых деталях, кое-что уточнить.
«Воздаяние отменных воинских подвигов храбрости и мужества и беззаветного самоотвержения, – размашисто писал преосвященный, – проявленных в боях за освобождение Родины от врагов ее, учреждается орден Святителя Николая Чудотворца, как постоянного молитвенника о земле Русской…»