Седьмой круг ада - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Северский, Игорь Болгарин cтр.№ 82

– Плохо, Митя. За Красильникова боюсь. Сижу вот думаю, как помочь ему, чем?! – и ничего не могу придумать…

– А кто он такой вообще, этот Красильников? – спросил Митя. – Кроме того, что ваш с Павлом друг?

– Да, – кивнула Наташа, – друг. И очень хороший человек. Разве ж этого мало?

– Понятно, – вздохнул Митя. – Значит, не доверяешь…

Он подошел к окну, постоял там, словно на что-то решаясь, потом вернулся, сел рядом с Наташей.

– А ведь мы вместе посещали кружок на судоремонтном… Помнишь, как Илья Седов учил нас уму-разуму? «Знание – сильнее револьвера».

– К чему этот разговор, Митя? – Наташа насторожилась.

– Хочу, чтобы ты верила мне, как прежде. Как верю тебе я. Да, верю! И в доказательство… – Митя заволновался, говорил торопливо и сбивчиво. – Вот ты возмущалась: Слащов, мол, выносит направо и налево смертные приговоры, оставаясь безнаказанным… Так знай: Слащов тоже приговорен к смерти!

– Кем? – удивленно спросила Наташа.

– Нашей группой. Собственно, он уже давно приговорен, да понимаешь…

– Митя! – обрадованно воскликнула Наташа. – А я ведь считала тебя… – И теперь уже она, не договорив, замолчала.

– Обывателем? – догадался Митя.

– Не обижайся. Я сама хотела поговорить с тобой откровенно, вот только все было недосуг. – Наташа умолкла, подумав о том, что, пожалуй, не имеет права говорить Мите большего. – Мы еще вернемся к этому разговору.

– Почему же не сейчас? – спросил Митя. – Поверь, мною движет не просто любопытство. Вот приговорили мы Слащова, охотимся за ним… А что из этого выйдет, не знаю – группа наша маленькая, нет оружия. Вот если бы ты связала нас со своими друзьями… Нет, давай все же поговорим откровенно. И не когда-нибудь, а прямо сейчас.

– Потом! – твердо сказала Наташа. – А сейчас я тебя чаем напою.

– Жаль… – Митя огорченно сник.

На станции Симферополь, прежде чем дали зеленый семафор, поезд генерала Слащова около часа стоял на запасных путях: ожидали, когда пройдет встречный из Севастополя.

Явился с извинениями комендант станции, но Слащов не пожелал его слушать. Он уже знал, что встречный идет с военным грузом, по срочному графику, однако недовольство, вызванное задержкой, не уменьшалось. В окно он видел, как комендант – пожилой благообразный полковник, – выйдя из вагона, с явным облегчением перекрестился и суетливо засеменил прочь, спеша подальше от генеральского гнева. Что-то жалкое было во всей его солидной фигуре. Слащов подумал, что не следовало бы обрывать полковника, как провинившегося кадета, на полуслове, и тут же забыл о нем.

Успокоился Слащов еще до того, как поезд покинул Симферополь, и довольно неожиданным образом: глядя из окна на проплывающие мимо вагоны и платформы встречного состава.

На тормозных площадках стояли усиленные караулы, под брезентом, укрывающим громоздкий груз на платформах, угадывались очертания тяжелых орудий. Судя по всему, состав предназначался для генерала Кутепова – скоро, совсем уже скоро понадобятся ему, нацеленному на прорыв Перекопа, эти орудия. Человек в военном деле искушенный, Слащов понимал: всяческое усиление корпуса Кутепова, спешно наращиваемое в последнее время, не пройдет мимо внимания разведки противника. И это – войне свойственны и такие парадоксы! – могло сыграть свою положительную роль в наступательной операции в целом.

Когда за окном промелькнули последние домишки симферопольской пристанционной окраины, Слащов, твердо ступая по ковру, устилающему пол салон-вагона, подошел к дивану, сел. Глядя прямо перед собой на смутно синеющий квадрат незашторенного окна, он снова и снова думал о предстоящем наступлении.

Несколько дней назад Врангель провел в ставке совещание, на которое пригласил лишь тех, без кого обойтись было нельзя: командующего 1‑м корпусом генерала Кутепова, командующего сводным корпусом генерала Писарева, командующего Донским корпусом генерала Абрамова, командующего флотом адмирала Саблина, его, Слащова, и двух своих заместителей – Артифексова и Вильчевского. Обсуждался общий план наступления. Наблюдая за подчеркнуто бесстрастным главнокомандующим, Слащов пришел к выводу, что барон пребывает в глубоком смятении. И понял – почему.

Открывая совещание, Врангель заявил о намечаемом прорыве из Крыма как о деле, им продуманном и решенном. Но кого он хотел обмануть? Союзников? Их устраивала такая ложь. Сподвижников? Но ведь даже Кутепов, не отличающийся особой прозорливостью, едва не засмеялся, выслушав главнокомандующего. Всем было ясно как день Божий: Врангель не хочет, боится уходить из Крыма. Одно дело – сидеть под прикрытием перекопских укреплений и совсем другое – оказаться на оперативном просторе. На карту ставилась судьба всего белого движения – чудом уцелев в конце девятнадцатого, оно отогрелось, ожило уже здесь, в Крыму, и вот теперь ему назначалось новое испытание.

Слащов знал, что накануне этого совещания Врангель встречался с главами союзнических миссий и что они поставили барона перед суровым выбором. Не принять их ультиматум было бы, конечно, самоубийством. У Слащова даже возникло сочувствие к Врангелю. Ведь не может главком сказать людям, которых посылает в бой: «Господа, нас принудили к бессмысленному и опасному шагу, возможно, ваши жизни будут отданы в угоду мировой политике»… Каково после этого произносить: «Я решил… я намерен… мой план сводится…» Честно ли это по отношению к ним, к солдатам и офицерам? Зачем актерствовать? Слащов почувствовал, как он устал от этих необходимостей войны, за которыми нередко скрывалась ложь и фальшь.

План наступления, предложенный бароном, сводился к захвату юга Украины, Донбасса, районов Дона и Кубани. В исполнение намеченного корпус генерала Кутепова начинает прорыв на перекопском направлении. Одновременно с ним корпус Писарева выступает через Чонгар. Затем в бой втягивается, развивая успех, Донской корпус генерала Абрамова. Корпус Слащова предполагалось держать в резерве.

Все это было так пресно, так скучно, что Слащов, не скрывая усмешки, бросил реплику: хорошо бы сразу и с красными договориться – чтоб не мешали! Эта насмешка могла ему дорого обойтись. Врангель, побледнев, некоторое время молчал, молчали и остальные, понимая, что взрыв неизбежен. Однако барон после паузы тихо, тише обычного, всего лишь спросил:

– Что же вы предлагаете, Яков Александрович?

– Думать! – грубо ответил Слащов. – Думать не только за себя, но и за противника, который ждет нас именно на Перекопе и именно на Чонгаре!

– У вас есть предложения? – тихо спросил Врангель. – Или, может быть, у вас есть еще один перешеек?

– Предложения будут.

– Хорошо, – кивнул барон, – готов выслушать их в любое время. – И едва слышно добавил: – А пока, прошу вас, не мешайте вести совещание.

Эта непонятная кротость повергла Слащова в такое изумление, что до конца совещания он не проронил ни слова.

Вернувшись в Джанкой, он заперся в своем салон-вагоне, обложился картами, схемами, оперативными сводками, разведданными и упорно работал над своим планом операции, искал тот неожиданный вариант, который осветил бы новым смыслом, новыми перспективами все наступление в целом. Вот когда по-настоящему понадобились и знания, полученные в Академии Генштаба, и весь его огромный военный опыт!