– Здравствуй, товарищ! – Голос хозяина погребка здесь, в комнате, показался Красильникову неестественно густым и низким. Только несколько позже он понял причину этого акустического чуда: столом им служила огромная бочка, и они восседали вокруг нее. – Ты у нас бывал. Я тебя запомнил.
– Бывал, – кивнул Красильников. – Я тоже тебя запомнил.
Здесь, среди друзей, Бондаренко неузнаваемо переменился. Исчезло сонливое выражение лица, не осталось и малейшего следа от недавней вальяжности. Глаза смотрели молодо, от всей его крепкой фигуры веяло силой и уверенностью.
– Значит, так! – сказал Бондаренко, легонько прихлопнув ладонью по столу-бочке. – Я сейчас буду говорить о каждом из вас. С кого начнем?
– Полагается с гостя, – быстро вставил худощавый человек с почерневшим от въевшейся гари лицом.
Красильникову показалось, что столь же прочно, как гарь, прижилась на этом лице постоянная усмешка. «Легкомысленный какой-то», – недовольно подумал Красильников.
– Можно, конечно, с гостя, – согласился Бондаренко. – А можно наоборот. Пусть гость послушает, что вы за люди, и сам решит, называться ему или нет. Может, не захочет.
Шутке засмеялись, но сдержанно.
– С тебя и начнем, – сказал Бондаренко худощавому чернолицему человеку. – Товарищ Ермаков. Работает на «железке». Говорит, что жить без своих паровозов не может, но я ему не верю: ломает почем зря. Полный реестр по этой его линии сейчас не составишь. Наверное, полковник Татищев хотел бы с ним кое о чем потолковать, но Петр Степаныч – человек стеснительный.
– Я в армии не служил, говорить с полковниками не умею, – улыбнулся Ермаков.
– Теперь факт последний, – сказал Бондаренко, – но главный. В партии Петр Степаныч с марта шестнадцатого…
«Вот тебе и легкомысленный», – подумал Красильников.
– Пойдем дальше. – Бондаренко перевел взгляд на немолодого человека с бородкой. – Михаил Михайлович Баринов. Служил на «Пруте». После разгрома восстания был приговорен к пожизненной каторге. Бежал из пересыльной тюрьмы, долгое время жил на нелегальном положении в разных городах. Пять лет назад вернулся в Севастополь. Организовывал боевые дружины, потом красногвардейские отряды. Он на нелегальном: его многие знают в лицо…
Следующим был человек с солдатскими погонами. О нем Бондаренко сказал:
– Матвей Федорович Рогожин. Вел пропаганду в царской армии, потом – в войсках Деникина. Человек тихий, незаметный. Дальше старшего писаря не продвинулся. Взрывов, перестрелок и всего такого за ним нет. Но то, что он делает, посильнее любых взрывов и стрельбы будет. – Бондаренко обернулся к Красильникову: – Что князя Уварова Щукин в контрразведку упрятал, думаешь, кто выяснил?.. Так… Кто у нас еще?.. Ты, Илларион? – обернулся Бондаренко к грузно сидящему за столом хозяину. – О тебе – особое слово. Ты у нас большая знаменитость.
Уверенный в себе, большой и сильный, Илларион вдруг опустил глаза и смущенно вздохнул:
– Ну ладно… Ну хватит.
– Представь ситуацию. – Теперь Бондаренко обращался к Красильникову: – Налет на полицейский участок. Получилось нехорошо, поднялась стрельба. Наши-то все ушли, но появилось опасение, что их будут искать. Илларион – мужчина у нас видный. Ему бы притаиться и помалкивать. А он… Молчи, Илларион! – сказал Бондаренко, заметив, что тот хочет перебить. – А он пошел на следующий вечер в цирк. За одно это пороть надо, но слушай дальше! Номер там был такой: несколько человек выносят огромную гирю, а силач ее выжимает. Выжал, утер пот, кланяется. Тут и вылезает на арену медведем Илларион. Потоптался, посопел, гирю поднял… Публика – в ладошки. Тогда Ларя хватает за пояс силача, тоже поднимает его над головой, как гирю, и осторожно кладет на опилки. В цирке – рев и стон. Наш чемпион поворачивается, уходит. И, обрати внимание, поклониться не забыл.
Красильников реагировал уже весело и чутко на все, о чем говорил Бондаренко. И каждый из сидящих в этой комнате виделся Красильникову не просто подходящим, а незаменимым в их совместной опасной работе.
А они все смотрели на него, ожидая, когда он заговорит. Он не знал, с чего начать; надо было собраться с мыслями. И опять на помощь пришел Бондаренко.
– Товарищ Семен работал в Центре, в Киеве, – весомо сказал он. – Был заброшен в белые тылы со спецзаданием. И – застрял.
Встал и Красильников. Смущенно улыбнувшись, сказал:
– Зовут меня, верно, Семеном. Работал в Чека. В частности, засылал в тыл, в Добрармию, товарища Кольцова. Потом немного помогал ему… А когда его в крепость засадили, пытался его высвободить. Вот, пожалуй, и все… Я знаю, что бы вам хотелось от меня услышать. Что у меня налажена связь с Центром, – продолжил Красильников. – Но это не так. Связи с Центром у меня утеряны. У вас, как я осведомлен, тоже. Стало быть, вместе будем их восстанавливать.
После этого перешли к делам.
Заговорили о покупателе землечерпалок и другого флотского имущества, представителе торгового дома «Жданов и К0». Подпольщики группы Бондаренко наблюдали за ним едва ли не со дня его появления в Севастополе.
– Фамилия его Федотов, прибыл из Константинополя, – доложил Рогожин. – Крупнейший делец.
– Федотов… Это какой же Федотов? – попытался вспомнить Красильников.
– У него брат был. Тоже крупный воротила. Ювелир. Его в Киеве наши шлепнули.
– Лев Борисович Федотов, поставщик двора его императорского высочества, – вспомнил Красильников. – Я его хорошо знал.
– А это – братец. Видно, этот фрукт недалеко от той же яблоньки откатился, – сказал Рогожин. – Столковался с генералом Вильчевским. А Вильчевский начальник снабжения армии.
– Но какое отношение землечерпалки имеют к военному имуществу? – удивился Красильников.
– У них сейчас так: все, что можно выгодно продать, – военное имущество, – улыбнулся Рогожин.
– Надо опередить их, – подал голос давно молчаливо сидевший Баринов.
– Каким образом?
– Давно собираемся провести диверсию в порту, – неторопливо заговорил Баринов. – Взрывчатка нужна была – достали. С шахт привезли, с Бекшуя. Самая пора: вчера еще один «француз» встал под разгрузку. Рванем склад – белякам будет не до землечерпалок.
Баринов смолк и, поглядывая на Бондаренко, ждал ответа. Бондаренко отозвался не сразу. Но когда заговорил, всем стало ясно, что это уже не просто продолжение разговора, а решение.
– Склады надо уничтожить, это ясно. Как это лучше сделать – обсудим. Для этого и собрались.
О предстоящих делах они говорили просто и буднично, с той уверенностью в успехе, какая свойственна людям, чувствующим себя хозяевами положения. И Красильников вдруг с волнением почувствовал, как впервые за много дней к нему вновь вернулась уверенность. Такой уверенности в себе, в своей силе Красильников не испытывал уже давно, со времен Харькова.