Пипа неуютно поежилась. Ей не понравился
взгляд Ягуна, который, рассуждая о жертве, не отрывал от нее глаз.
– Чего ты на меня уставился? –
буркнула она.
– Жертва, которая все видела своими
глазами… Жертва, которая знает все тайны, все секреты! – напирал Ягун.
Пипа забеспокоилась уже не на шутку. Тем более
что, кроме Ягуна, на нее уставились уже все.
– Эй! Вы что, магьяки? Я только
пересказывала то, что показывали Шторы! – крикнула она.
– Вот именно! Черные Шторы… Там – в
Шторах все: и лохмотья принцессы, и меч Персея, и кровь измены, и клубок
роковых ошибок. Там все муки и страдания, которые они похитили из чужих снов.
Шторы станут искупительной жертвой. Никто не вправе знать темные тайны чужих
душ и тем более, зная, выдавать их, – сказал Баб-Ягун.
Таня задумалась.
– Хорошая идея. Я – за… Если это поможет
вернуть преподавателей… – произнесла она.
– М-м-м… Наша комнатка без шторок будет
иметь убогий вид. Эдакое провинциальное общежитие института благородных
педагогинь. Хотя, конечно, лезть в чужие сны хамство… – Гробыня озабоченно
покосилась на Бейбарсова. – Ладно, шут с ними! В колодец их!
– В колодец! – отозвалось несколько
голосов.
Судьба Черных Штор была решена. Шторы
меланхолично шевелили кистями. Весь их вид говорил, что они и в Тартаре не
пропадут. Более того, немедленно примутся подзеркаливать чужие тайны, вампирить
кошмары, жадно пить страхи, облепляя человечество липкой паутиной старых
ошибок.
* * *
Со стороны Лестницы Атлантов послышался шорох.
Семь-Пень-Дыр вскинул перстень, решив, что это вновь полезли наглые хмыри. Но
нет… Появившись из-под лестницы, где у них были мастерские, несколько домовых
торжественно внесли в Зал Двух Стихий контрабас. Семеро крепких чернобородых
человечков тащили, а один белобородый старичок сидел на контрабасе сверху,
поджав ноги. Его красно-сизый, похожий на шишку нос бугрился вдохновением. Это
и был мастер. Чернобородые крепыши ходили у него в помощниках и использовались
в основном для переноски тяжестей.
Мастер был доволен. Контрабас блестел свежим
лаком и выглядел ничуть не хуже, чем в день своего создания. Трещину в днище не
смог бы найти даже самый придирчивый критик, и ему пришлось бы от досады
удавиться басовой струной. Перстень Феофила Гроттера умиленно замерцал.
– Omnia vincit amor!
[13]
– воскликнул он с пафосом.
– Невероятно! Они же обещали закончить
его только послезавтра! – пораженно воскликнула Таня.
– Это я попросил их поторопиться. Мне
показалось, что ждать до послезавтра для тебя слишком долго, – буркнул
Ванька.
Таня посмотрела на него с благодарностью. Она
отлично представляла, сколько нужно простоять над душой у домовых, чтобы они
сделали все быстро и, главное, качественно.
– Ну я полетела! Пожелайте мне ни пуха ни
пера! – сказала она, сворачивая Черные Шторы, которые показывали то
страшные глаза Медузии, то медную плешь Поклепа, то толпу урчащих хмырей,
облепивших Пегаса.
– Погоди!
Глеб Бейбарсов подошел к зеркалу. Чистого неба
вокруг Грааль Гардарики практически не оставалось. Казалось, между вампирами и
маготворцами установилось перемирие или, скорее, в бою наступило затишье.
Пространство разделилось на два сектора – синий, вампирий, и красный. Синего
было больше. Вампиры подтягивали все новые силы. Маготворцы пока выжидали. У
них был припрятан в рукаве козырный туз – магоносец «Крошка Цахес». Его,
правда, еще не видно было сражающимся, однако вещее зеркало уже ощущало его
грозовое присутствие.
Бейбарсов подозвал к себе Жанну Аббатикову и
Лену Свеколт. Шурасик ревниво наблюдал, как все трое шепчутся. Кажется, между
ними даже возник спор. Аббатикова сомневалась, но Свеколт и Бейбарсов взяли
верх. Жанна пожала плечами и повернулась к Тане.
– Одна ты не прорвешься. А с нами шанс
есть, – сказала она.
– Felix qui quod amat, defendere fortiter
audet!
[14]
– растрогался Феофил Гроттер.
Таня покачала головой.
– Зачем вам рисковать? Я не хочу, чтобы
вы погибли из-за меня.
Лена спокойно посмотрела на нее.
– Если они прорвутся внутрь Гардарики ,
нам все равно не остаться здесь, в Тибидохсе. Мы некромаги, а некромагов в плен
не берут… Так что лучше погибнуть в бою, чем сгинуть в Дубодаме.
– Вы не боитесь?
– Некромаги не боятся смерти. Мы слишком
хорошо знаем, каким бруском старуха точит свою косу, – сказал Глеб.
Они поднялись на крышу. Таня, проверяя,
пошевелила тугой валик свернутых Черных Штор. Некромаги были молчаливы. Перед
тем как сесть на ступы, Жанна, Глеб и Лена соприкоснулись лбами и простояли так
около минуты, сцепив руки.
Таня, не понимавшая, зачем они это делают,
внезапно ощутила, как у нее закружилась голова. Ее правая рука задрожала.
Перстень Феофила Гроттера, надетый на безымянный палец, нагрелся и стал,
пульсируя, выбрасывать красные искры. Все это говорило о высочайшей
концентрации темной магии. Лица некромагов были бледными. Казалось, жизнь ушла
из них, а наружу проступило что-то грозное, страшное, что не имеет названия в
привычном человеческом мире.
Наконец некромаги сели в ступы. Непроизвольная
дрожь в Таниной руке унялась, однако перстень продолжал выбрасывать искры. Это
означало, что внутренний контакт некромагов не разомкнулся.
– Мы будем лететь треугольником, –
пояснил Бейбарсов, поворачиваясь к Тане. – Ты должна держаться точно в его
центре. Ничему не удивляйся и ничего не бойся. С тобой ничего не случится.
Главное, помни: ты не должна пересекать границы треугольника, пока я не подам
тебе знак или пока хотя бы один из нас не будет сбит. Ни в коем случае!
Запомни, от этого зависит твоя жизнь!
Таня хотела возразить, однако Глеб не дал ей
такой возможности. Ступы взлетели, зависнув над крышей. Ей ничего не
оставалось, как занять место в центре треугольника.