– А мы Асеньку уговорили, Тань, чтобы завтра-то она нам спектакль показала… – радостно поделилась со мною тетя Катя.
Я чувствовала, как она гордится своей красавицей-дочкой и как ей хочется немножко похвастаться ею.
– Она вчера мне монолог читала, так веришь, Танюш, я чуть не всплакнула, – шепотом сказала она мне. – Так все правдиво, и Аська-то переживала все это так, будто с ней все происходит, а не с Офелией этой…
Ася, услышав последние материнские слова, слегка засмущалась, но улыбнулась, явно польщенная.
– Значит, Вадик все-таки выбил у чиновников возможность ставить Шекспира? – поинтересовалась я без всякой подлой или задней мысли, просто из любопытства. Мне было интересно посмотреть, что сотворил мой приятель, который всегда был довольно талантливым и с идеями в голове, а идти просто так в театр мне не хотелось. Я на самом деле не очень люблю театры и предпочитаю дома, в уюте и тепле, наслаждаться прекрасным.
Тем не менее Ася почему-то смутилась и отвернулась.
– Это… да, но это не Вадим, это… я в новом театре, – пролепетала она. – Его совсем недавно открыли, он еще неизвестен…
Я могла бы интересоваться и дальше, потому что уж новости-то я смотрю с маниакальной страстью, поскольку оттуда иной раз можно почерпнуть очень важные сведения для моей работы, но, насколько помню, никаких оповещений о появлении в Тарасове нового театра я не слышала. На мой взгляд, четырех, имеющихся в городе, нам за глаза хватит. Все равно туда только школьников силой волокут да пожилые граждане иной раз ходят. Но, размякнув от пирогов и плюшечек, я совсем не хотела вдаваться в эти подробности и просто кивнула. В конце концов, что мне все эти Асины Гекубы…
Тем временем вечер подходил к концу, за окном начинало темнеть, и Ольга засобиралась домой. Катя упрашивала ее посидеть еще, Ольга была готова посидеть хоть до утра – об этом говорил ее неуверенный взгляд в сторону еще полного графинчика с наливкой, – но материнский долг взывал к ее совести.
– Я бы рада, Катюш, да Варька дома одна…
– Ой. Да что тут может случиться-то, Оль, у нас же тут не город, у нас тишина, – рассмеялась Катя. – Она без тебя там радуется жизни-то, про своих профессоров смотрит, и никто ей в затылок не дышит с нотациями.
– Кать, так потому и нужно идти.
– Чтобы ребенку радость порушить, ага, – рассмеялась Катя. – Посиди. Минут десять еще посидеть можно. А то живем в одном поселке, а видим тебя раз в год…
Кате долго убеждать Ольгу не пришлось. Она быстро уселась на место. Еще через минуту они уже пели, и если вы думаете, что пели они «напилась я пьяна», ошибаетесь. Обе наши дамы пели «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Сразу видно поселковую интеллигенцию, подумала я и улыбнулась.
«Опустел наш сад, вас давно уж нет, – душевно пропевала Ольга, и Катя вторила ей вполне низким басом: – Я брожу один, весь измученный…»
Мы с Асей слушали и молчали. Я – потому что мне не хотелось нарушать их восхитительный дуэт своим рэперским басом, а Ася, мне кажется, стеснялась меня. У меня вообще сложилось впечатление, что Асе очень хочется показаться мне взрослой и городской.
Дамы же, закончив петь интеллигентский репертуар, перешли к заунывной песне «Сронила колечко». Кстати, очень люблю эту песню. Хотя больше мне нравятся боевитые казацкие «Снежочки» и «На горе стоял Шамиль». Я даже подумала, не предложить ли девушкам перейти к этому репертуару.
Ася вдруг робко спросила меня:
– Таня, а правда, что у вас есть такие… кости, которые говорят человеку все-все? И предсказывают судьбу, и дают ответы на все вопросы?
– Да, – кивнула я. – Только они не дают ответы. Они подсказывают. Когда ты не знаешь, как тебе поступить.
– Подсказывают, – повторила Ася задумчиво, и мне показалось, что в ее взгляде появилась какая-то тоска. – А… можно мне погадать? Я сейчас как раз не знаю, как мне нужно поступить…
Я согласилась. Мне не жалко. Достала мешочек, протянула его Асе.
– Только формулируй вопрос четко, – предупредила я.
– А можно, я про себя? Не вслух, – попросила Ася, почему-то оглядываясь на мать.
Тетя Катя в это время хлопотала у стола, собирая оставшиеся пироги, блинчики и прочую вкуснятину в пакеты для маленькой, голодной и несчастной Варьки. Ольга пыталась это действо остановить, убеждая тетю Катю, что Варька и так налопалась уже тут, да и дома ей есть чем поживиться в перерывах между просмотром своих леденящих душу фильмов. Но Оля быстро смирилась, да и я подумала, что можно было бы еще наливочки той замечательной выпить. Хорошо ведь – в саду. Перед сном, на ночь… Словно угадав мои мысли, тетя Катя подмигнула мне и засунула в сумку еще и бутыль с наливкой. Надо сказать, что против этого Ольга возражать не стала. Судя по всему, ей эта наливка тоже «легла к душе».
– Да как тебе угодно, – сказала я Асе.
Ася взяла кости в ладони, как ребенок, и сначала постояла, зажмурившись, потом что-то пошептала беззвучно и бросила их с таким видом, как будто вся ее жизнь висит на волоске и только ответ костей может спасти ее душу.
– Вот, – тихо сказала она. – Что получилось?
Я взяла в руки кости, осторожно посмотрела на сочетание чисел и присвистнула.
Вышла «восьмерка» – «Предстоящее действие не было хорошо продумано и может привести к тому, что случится несправедливость; очень сильные влияния извне».
– Что-то плохое? – спросила Ася.
Я покачала головой, озвучила значение «восьмерки» и прибавила:
– Это означает только одно – тебе стоит опасаться делать что-то необдуманное и избегать влияния других людей на себя.
– А если я уже совершила необдуманный поступок? И не один? – тихо произнесла Ася, скорее просто в пространство, нежели мне. Я не знала, что ей ответить, поэтому пожала плечами. В возрасте Аси мы все склонны к необдуманным действиям. И все, что потом с нами происходит, мы склонны считать несправедливостью.
– Иногда мне кажется, Таня, что я знаю, как рисовать черта, – грустно сказала Ася.
– Ты о чем? – не поняла я.
– Это есть такая притча. Мне ее рассказал один… человек.
Она задумалась, а потом рассказала мне эту притчу. Тогда я даже не задумалась, почему мне на одну минуту стало тревожно, как будто тот, о ком она говорила, рядом. Я вообще тогда не поняла, почему она решила мне ее рассказать. Вроде повода не было. Даже подумала, что она просто хочет произвести на меня впечатление.
А притча такая:
«Как-то жил один художник, рисовавший для Цзи Вана.
Цзи Ван спросил его: «Поведай мне, что, в конце концов, рисовать труднее всего?»
Художник ответил ему: «Мне кажется, что рисовать собаку и лошадь – самое сложное».
Цзи Ван опять спросил: «Тогда что же легче всего?»