Штопор - читать онлайн книгу. Автор: Иван Черных cтр.№ 72

Пока грузили раненых, Петрухин облазил фюзеляж со всех сторон, отбежал метров на пять и проследил, как вращаются лопасти винта — что он мог там увидеть? — и, забравшись в кабину, браво доложил:

— Все в порядке, товарищ майор. Двадцать три пробоины насчитал, но потеков масла, керосина не видно. Сколько будем брать на борт?

— Сколько уже взяли?

— Девять раненых и шесть здоровых.

К ним протиснулся лейтенант Штыркин.

— Разрешите обратиться, товарищ майор?

— Слушаю вас.

— Всех будем забирать или группу оставим?

— Сколько всего пассажиров, с душманами, с ранеными?

— Пятьдесят четыре.

Многовато, прикинул Сташенков. Но надо увозить всех. Мало ли что может случиться? А поводов для упреков он и без того заработал достаточно: девять раненых, уничтоженный вертолет…

— А сколько погибло? Наших?

— Шестеро. Двое — из экипажа.

Много… Нельзя было садиться вертолету Сарафанова без прикрытия. Вот оно, пренебрежение тактикой… Правда, в бою всего не предусмотришь… «На то ты и командир, чтобы заранее все рассчитать», — услышал он мысленно возражение Громадина. «Но на войне как на войне, без потерь не бывает», — ответил Сташенков. Философия бездарей и ретивых служак, которые «за ценой не постоят»…

— Так сколько будем брать? — повторил вопрос бортовой техник.

— Еще девять посадите. Уместятся?

— Уместить-то уместим, но перегруз большой.

— Не такой уж большой, — вслух возразил Сташенков, прикидывая дополнительный вес девяти бойцов, высоту, где приземлились. Учитывая боевое снаряжение, бронежилеты каждого — где-то около тысячи килограммов, минус израсходованный боекомплект килограммов триста; в общем, превышение предельно допустимой взлетной массы — килограммов на семьсот. Пусть даже на тысячу, но никого на поле боя он не оставит, даже если это грозит опасностью. «Лучше славная смерть, чем бесславная жизнь», — вспомнилась некстати пословица. Нет, умирать он не собирается, и взлетит, чего бы это ему ни стоило, и покажет всем, какой он летчик, какой командир!..

— Беркуты, я — Ноль пятьдесят первый, слушайте приказ: Ноль семьдесят второму, взять на борт двадцать три человека. Ноль пятьдесят пятому и Пятьдесят шестому — по четыре человека. Как поняли?

— Ноль семьдесят второй понял — двадцать три.

— Ноль пятьдесят пятый — взять на борт четыре.

— Ноль пятьдесят шестой — четыре.

— Правильно поняли. Посадку — по очереди. Я ухожу с ранеными. Ведущим назначаю Ноль семьдесят второго.

— Понял, Ноль семьдесят второй.

Пока переговаривался с экипажами, бортовой техник принял и разместил «лишних» девять десантников. Захлопнулся люк и боковая дверь. Сташенков взялся за ручку управления, чтобы помочь штурману на взлете. Но едва пошевелил ногой, острая боль пронзила все тело, и приборная доска снова словно подернулась туманом. Нет, в таком состоянии лучше довериться Марусину. Это по теоретическим расчетам перегрузка, а практически «Ми-8» поднимали и более тяжелые грузы.

— Взлетай, — приказал он штурману. — Спокойно и уверенно, эта машина и не на такое способна.

Марусин увеличил «шаг-газ». Двигатели натужно заурчали, вертолет приподнялся и закачался, словно кто-то не отпускал его от земли, удерживая с обеих сторон невидимыми путами, но вот машина оборвала путы, подпрыгнула и зависла, словно переводя дыхание.

Сташенков кивком головы похвалил штурмана, Марусин стал увеличивать «шаг-газ», чтобы набрать высоту, но вертолет вдруг просел, и штурман, стараясь удержать его в воздухе, хватил «шаг-газ» до упора вверх. Обороты сразу упали. Сташенков, чтобы спасти положение, толкнул рычаг «шаг-газ» обратно, на самую малость, и отдал ручку управления от себя, но было поздно: вертолет ткнулся колесами и хвостовой пятой о землю, зацепил лопастью хвостового винта о валун. Еще один подскок, еще удар — теперь уж, видимо, передним колесом, — и наконец вертолет в воздухе; набирая скорость, стал уходить от земли. Все произошло так мгновенно и неожиданно, что Сташенков только теперь осознал случившееся: не зря он сомневался в Марусине — штурман несоразмерно и резко сработал ручкой управления и рычагом «шаг-газ», не учел просадку во время исчезновения эффекта «воздушной подушки», а он, Сташенков, понадеялся на него, обольщенный началом взлета, и проворонил опасную ситуацию…

Двигатели тянут будто бы нормально, и перебоев не слышно, а вертолет летит как-то боком, словно подраненная в крыло птица.

«Ах, Марусин, Марусин, — сокрушался Сташенков, — что теперь будет, что будет?.. С него-то спрос невелик — штурман, а с меня… Никакие благие намерения не оправдают поломку. Хорошо еще, если долетим благополучно до „точки“».

— Командир, ничего страшного, — решил успокоить его бортовой техник по переговорному устройству. — Подломана передняя стойка и деформирована немного хвостовая балка.

Как в той песенке: «…а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…»

— Как ты установил?

— Очень просто: высунулся из люка, все осмотрел.

— Не хватало еще тебе вывалиться.

— Что вы! Меня так крепко держали, — хохотнул Петрухин.

А Сташенкову было не до смеха, даже рана не причиняла такой боли, как сознание своей вины в гибели шести человек, потери вертолета и аварии. А ведь все могло быть не так…

5

С вечера подул афганец, сухой, колючий ветер, и заходящее солнце сразу затянуло грязной, часто рвущейся пеленой; пыль, песок, листья поднялись метров на двести, и все вокруг почернело, приобрело зловещие очертания: дома, деревья, бурьян и кустарники стали похожи на притаившиеся и изготовившиеся к атаке танки и бронетранспортеры шурави, на пушки и залегших солдат. А гремевшие за дувалами порывы ветра казались отдаленными выстрелами и рокотом моторов.

— Вот теперь пора, — сказал Масуд, глядя на север, в темноту, за которой еще утром виднелась широкая долина, привлекающая безлюдьем и тишиной; извилистой речушкой и еще чем-то таинственным, пленительно-завораживающим.

Там золото! Его, Абдулахаба, а не Масуда, и пусть он не пялит на тот берег глаза, ведь не пойдет же, побоится за свою драгоценную жизнь, а пошлет казначея — его жизнь не так дорога, и давно бы пора ему сгинуть, чтобы не терзать сердце страхом о мести, — и потому не получит он ни крупинки, не имеет на него права — сам Аллах подсказал эту мысль Абдулахабу.

Они стоят на склоне горы вчетвером: Масуд, Азиз, Гулям — еще одна правая рука Масуда, исполняющая волю сардара непосредственно в бою и при карательных набегах на кишлаки, где ислам променяли на лозунги шурави о мире, равенстве и братстве, — и он, Абдулахаб. Масуд долго и отрешенно смотрит в темную круговерть и думает свою думу. «Вот теперь пора» — эта фраза приоткрывает завесу его намерений: в первую очередь забрать золото. Не случайно он поручил Гуляму днем и ночью следить за постом наблюдения советских десантников и замечать все, что там творится. Десять солдат — для отряда Масуда не сила, правда, и отряд после ловушки у кишлака Шопша насчитывает тридцать три моджахеддина, но для того, чтобы уничтожить этот пост, вполне достаточно. Афганец — ветер — поможет: вертолеты в такую погоду не полетят, а по долине к посту сутки надо добираться… Куда потом намеревается податься Масуд? В Пакистан, как он говорит, за новым отрядом? Возможно. Но что-то после последнего боя с авиацией шурави погрустнел, он и стал более задумчив и озабочен. Похоже, и ему надоело лазить по горам, подставлять своих солдат и себя под пули… Но на примирение он не пойдет: клятву давал самому Сайеду Ахмаду Гейлани, лидеру «Национального исламского фронта Афганистана»… Скорее всего, надумал, как и Абдулахаб, махнуть куда-нибудь с золотишком в невоюющую нейтральную страну. Пусть мечтает, надеется…