Браво-Два-Ноль - читать онлайн книгу. Автор: Энди Макнаб cтр.№ 66

Больше всего на свете мне сейчас хотелось установить контакт с Динджером — предпочтительно словесный. Я слышал его проникнутые болью крики и страшно переживал по поводу того, что не могу его видеть. Он был единственным звеном, связывающим меня с миром. Я боялся его потерять.

Я больше не мог двигаться. Повалившись на одного из солдат, я обхватил его руками. Подошел второй парень и помог меня поднять. Меня поволокли по земле, и я в кровь содрал кончики пальцев на ногах. Время от времени нам приходилось останавливаться, чтобы какой-нибудь шестидесятилетний старик смог подойти и ткнуть меня кулаком в живот. Но я уже полностью потерял контакт с реальностью. Теперь мне было все равно.

Не знаю, как долго все это продолжалось, но мне показалось, что целую вечность. Затем вдалеке раздались выстрелы, к нам подбежали офицеры, которые попробовали унять солдат, а те, в свою очередь, попытались унять толпу. По иронии судьбы сейчас нас защищали те самые ребята, которые всего час назад гасили нам о затылки сигареты. Тогда они были ублюдками, сейчас они были нашими спасителями.

Я услышал, как огрызается Динджер. Я понимал, что мы должны разыгрывать из себя бесполезные создания, которыми даже не нужно забивать себе голову. Но мы уже успели стать полноправными участниками этого спектакля; мы к нему привыкли, и он начинал действовать нам на нервы. Пришла пора что-то делать.

Я бросил злобный взгляд на какую-то старуху, и на меня тотчас же набросились со всех сторон. Под градом ударов я повалился на землю, и два солдата, бросившись ко мне, поспешили поднять меня на ноги. Стоя на коленях, я посмотрел в глаза одной старухе и сказал: «Чтоб ты сдохла, старая карга!» Толпа поняла смысл моих слов; перевод был написан у меня на лице. С моей стороны это было большой глупостью. Солдаты подхватили меня под руки. Отпихнув их, я воскликнул: «Мать вашу!» Теперь мне уже было по барабану, что они со мной сделают; я все равно был полностью уничтожен. Но солдаты не смогли перенести потерю лица, поэтому хорошенько мне всыпали, поправляя свой пошатнувшийся авторитет.

Мне вспомнилась лекция, которую читал нам перед самым отъездом из Херефорда американский летчик, побывавший во вьетнамском плену. Он служил в авиации, затем с началом войны во Вьетнаме был переведен в морскую пехоту. Там ему долго вдалбливали, что в плену, чем ты круче, чем агрессивнее, тем быстрее тебя оставят в покое. И вот он стоял перед нами, закоренелыми циниками, и чуть ли не со слезами в глазах рассказывал о пяти годах, проведенных в плену у вьетконговцев. [16]

— Все это сплошное дерьмо, — говорил он. — Сколько боли, сколько кошмаров мне пришлось пережить, потому что я искренне верил в то, чему меня учили.

И вот сейчас я делал именно то, от чего отговаривал нас тот летчик. Но я не мог ничего с собой поделать. На кон были поставлены гордость и вера в себя. Мне и так пришлось лишиться большей части чувства собственного достоинства, и дальше так продолжаться не могло. Я сознавал, что только наврежу себе, сознавал, что все это бесполезно, но, видит бог, как же мне было хорошо! На долю секунды я оказался наверху, и только это и имело значение. Я больше не был вещью, не был мешком дерьма; я снова стал Энди Макнэбом.

Всю дорогу обратно в лагерь солдаты хохотали не переставая. Им выдался хороший денек, и они оставили меня в покое. Я стоял на четвереньках в углу кузова, обливаясь кровью и пытаясь отдышаться, а они курили и со смехом обсуждали перипетии сегодняшнего сражения. Я радовался, что все осталось позади и меня не расстреляли.

Когда мы подъехали к воротам, уже стемнело, и мне решили больше не завязывать глаза. Меня отволокли к одноэтажному зданию казарм.

В комнате вдоль стены стояли пять коек. Похоже, у иракских солдат нет тумбочек, в которых можно держать личные вещи. У них есть только койки, застеленные одеялами, — стандартными шерстяными одеялами с изображениями тигров и мудреными, красивыми орнаментами. Поверх одеяла лежали подсумки. Все указывало на то, что это не место постоянной дислокации, а перевалочный пункт.

Единственный свет исходил от парафинового обогревателя посреди комнаты. Мерцающий огонек отбрасывал на стены пляшущие тени. В комнате царило благословенное тепло; то самое тепло, в котором человек сразу же начинает чувствовать усталость и сонливость. Я узнал это тепло. Даже тени на стенах оказались знакомыми. Меня захлестнуло приятное ощущение спокойствия и уюта. Я снова оказался в гостях у тети Нелл в Кэтфорде. В детстве мне очень нравилось бывать там. У нее был большой дом с тремя спальнями, в котором она содержала частную гостиницу. В сравнении с жилищем моих родителей он казался мне роскошным отелем. Вечером тетя Нелл ставила мне в комнату парафиновый обогреватель, чтобы хорошенько ее прогреть. Я лежал в кровати, девятилетний, блаженно счастливый, смотрел на пляшущие на обоях тени и думал о том, что подадут на завтрак. Тетя Нелл варила кашу на молоке, а не на воде, к чему я привык, и еще она пекла для постояльцев булочки с корицей. Если дядя докладывал, что я вел себя хорошо, мне тоже доставалась одна булочка.

Старик Джордж работал садовником. У него был большой сад с сараем в дальнем углу, где я любил играть. Дядя любил подшучивать надо мной. Бывало, он говорил мне: «Ну-ка, копни вот здесь, малыш Энди, и сосчитай, сколько в земле дождевых червей. Нам нужно знать, сколько их в земле, тогда мы определим, сколько нужно сыпать навоза».

Я шел за лопатой, преисполненный важности порученного задания, а дядя попивал чай, сидя на складном стульчике, и смеялся от души. Я так и не понял, в чем дело. Я думал, что это очень здорово — считать червей для дяди Джорджа.

Приковав наручниками за руку к железной скобе в стене, меня минут на двадцать оставили наедине со своими мыслями. Я постарался устроиться поудобнее, но браслет наручников фиксировался храповиком: при каждом движении он затягивался еще туже. В конце концов я устроился в полулежачем положении, а рука повисла под углом сорок пять градусов, бросая вызов земному притяжению.

Я произвел оценку полученных повреждений. Все мое тело ныло, и я испугался, что у меня могут быть переломы. Больше всего меня беспокоили ноги. Они страшно болели, и я понимал, что они не смогут меня держать. Я одну за одной ощупал кости, начиная со ступней, пытаясь найти какие-то деформации, проверяя, что конечности сохранили способность двигаться. Похоже, все было в порядке. Хотелось надеяться, что все кости остались целы.

Нос у меня был забит спекшейся кровью, грязью и слизью, и каждый раз, когда я высмаркивался, кровотечение начиналось снова. Лицо мое распухло, губы были рассечены, и все открытые участки кожи покрыты ссадинами. Теперь, когда у меня появилась возможность перевести дыхание и задуматься, оказалось, что по всему моему телу разлилось жжение. Царапины причиняли боль сильнее, чем ссадины. Однако каркас остался целым. Все сводилось к ушибам мышечных тканей, ссадинам и синякам. Я ослабел и был полностью измучен, но все же, как только мне представится случай, я смогу встать и побежать.