Остальные кровати пустовали. Это было очень
кстати, тем более что задерживаться на всю ночь в магпункте она не собиралась.
Опасливо косясь на низенькую дверцу, за которой, как ей было известно, была
спальня Ягге, девочка стала рыться в шкафу. Своего комбинезона она так и не
нашла, зато после некоторых поисков обнаружила длинный темный плащ с капюшоном
и давно вышедшие из моды лапти-самоходы – деревенский, лыкоплетенный вариант
сапогов-скороходов.
Правда, от лаптей после короткого испытания
пришлось отказаться. Правый лапоть бежал в одну сторону, а левый, видно, назло
ему, строго в противоположную. Осознав, что рассорившиеся лапти запросто могут
разорвать её надвое, Таня загнала их обратно в шкаф.
Закутавшись в плащ, она ещё раз прислушалась
и, прошептав «Туманус прошмыгус», не касаясь ручки, спиной скользнула сквозь
дверь. Кольцо Феофила Гроттера брезгливо выбросило красную искру. Заклинание из
списка ста запрещенных, как всегда, сработало без сбоя.
Таня огляделась. Прямо перед ней начинался
прямой коридор с высокими арками и витражными стеклами, в которые пробивался
лунный свет. Она узнавала его и одновременно не узнавала. Из ниш исчезли все
сундуки, все берестяные лари и древние, проеденные молью ковры-самолеты,
которые обычно при чьем-либо приближении начинали барабанить мягкими кистями по
полу.
Теперь повсюду стояли каменные языческие
истуканы. Их тонкие губы походили на длинные шрамы, вымазанные чем-то темным и
запекшимся. Возле каждого истукана в плиты был вбит кол. К некоторым кольям
пристали белые голубиные перья.
Впереди, за поворотом коридора, кто-то
пронзительно завизжал. Таня прижалась к стене. Навстречу ей призрачным видением
пронеслась Недолеченная Дама, Всегда цветущая и розовощекая, теперь Дама
выглядела изможденной. В спине у неё торчало четыре шприца, а по руке змеилась
трубочка капельницы. Даму преследовали поручик Ржевский и Безглазый Ужас. Один
тащил чудовищную зубодробильную дрель, а другой размахивал скальпелем. Вид у
обоих призраков был ненормальный.
– Погоди! Тебе на операцию! – вопили
они.
– Не надо меня оперировать! Я
здорова! – втягиваясь от них в стену, взвизгивала Дама.
Прежде чем броситься в погоню, поручик
Ржевский завис в воздухе и приветливо помахал Тане дрелью.
– Привет, малютка Гроттер! Ты классно
играешь в тухлобол. Если надо будет кого-нибудь просверлить – только
свистни! – заявил он.
– Ага, Свистну, – пообещала Таня, с
ужасом глядя на дрель.
Больше никого не встретив, девочка спустилась
в Зал Двух Стихий. Единорог исчез. Исчезли сияющие жар-птицы. Без пестрого
хаоса их перьев зал казался тусклым и каким-то погасшим.
Оберегая глаза от нетопырей и перешагивая
через змей, Таня поднялась на жилой этаж. Все уже спали. Русская печь, в
которую она так любила подбрасывать березовые дрова, исчезла без следа. Зато в
общей гостиной появился массивный каменный склеп, из узких щелей в котором били
красноватые лучи. Таня случайно поднесла к одному из них ладонь и охнула. Лучи
обжигали.
– Туманус прошмыгус – снова сказала Таня
и проскользнула в свою общую с Гробыней комнату.
Гробынину кровать, похожую на перевернутый
гроб, она узнала сразу. Склепова спала, укрытая пуховым одеялом в мелкую
виселичку. Черные Шторы злорадно раздувались и отражали такую галиматью,
которая вызвала бы недоумение даже у бывалого фрейдиста. Скелет тоже был на
месте. Правда, если раньше зубы у Пажа были вполне нормальные, то теперь два
главных выдавались чуть ли не на палец.
«Упыри боятся яркого света и осиновых кольев.
Зато они не нуждаются в услугах стоматолога», – вспомнила Таня бредовую
фразу Феофила Гроттера. Или, возможно, в ней все же был какой-то смысл?
Но самое большое удивление поджидало её, когда
она перевела взгляд на ту половину комнаты, которую прежде считала своей. Нет,
она и теперь была её, но как изменилась! На тумбочке, где раньше лежали
оживляющие волшебные фломастеры и набор самопишущих гусиных перьев – подарки
Ваньки и Ягуна ко дню рождения, – теперь скорбно горели кривые черные
свечи и стоял стаканчик с зубочистками из крысиных костей.
«Гадость какая! Неужели я могла совать это в
рот?» – скривилась Таня.
Увидев выглядывающий из-под кровати край
кожаного футляра, девочка вздохнула. Она вспомнила про контрабас, которого у
неё больше не было. Замочек с оттиснутыми на нем рунами открылся с прежним
звуком.
На дне футляра негромко похрапывал дневник.
Машинально щелкнув ногтем по обложке, Таня увидела проступившие на ней яркие
буквы:
ТАТЬЯНА ГРОТТЕР
Дневник успеваемости.
Очень темное отделение
Школа смертоносной магии «Тибидохс»
Открыв последнюю страницу дневника, девочка
ознакомилась со своим табелем успеваемости. С немалым удивлением она
обнаружила, что была почти круглой отличницей. По таким предметам, как
«Наложение проклятий», «Отравления», «Магическое убийство», «Порабощение
лопухоидов» и «Теория зомбирования» у неё были пятерки. Четверки были по «Азам
сквернословия», «Основам ведьмачества» и «Гаданию на кофейной гуще».
Единственная тройка была по предмету с мерзким названием «Червеедение».
– Лучше бы двойка! Тогда бы я точно
знала, что никаких червей не ела, – поморщившись, проворчала Таня.
В конце табеля одна под другой стояли три
подписи, Первые две она узнала. Они были ей хорошо знакомы и принадлежали
завучу школы Поклепу и Медузии Горгоновой. Зато увидев третью, Таня ощутила,
что её сердце сдавила ледяная рука. Эта острая, угловатая подпись, похожая на
прыжки кардиограммы, могла принадлежать только одному самому мерзкому и
злобному существу на свете – черной волшебнице Чуме-дель-Торт.
Отложив дневник, Таня продолжила поиски. Под
кипой тетрадей, в которые она предпочла не заглядывать, обнаружился большой
фотографический снимок в рамке, На снимке – обычном, неоживающем лопухоидном
снимке – было запечатлено все семейство Дурневых, включая вредоносную таксу
Полтора Километра, С обратной стороны фото была подклеена глянцевая бумажка, на
которой круглым каллиграфическим почерком тети Нинели было написано:
"Танюше на долгую память
Обожающие тебя
дядя Герман, Пипочка и тетя Нинель".
– Ого-го! Да я у них теперь в любимицах!
Просто хоть лопайся от счастья! – поражение воскликнула Таня.
Кажется, от удивления она произнесла это
слишком громко. Гробыня заворочалась во сне и, зевая, села на кровати.