Чакра Фролова - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Бенигсен cтр.№ 99

– Щас протрезвеет. На-ка подержи.

Фролов услышал чье-то кряхтение, затем шаги. Чья-то крепкая рука схватила его за шиворот и обшарила. Затем поволокла наружу. Там его спустили на землю и, плеснув шампанским в лицо, отхлопали по щекам. Фролов облизал губы и как будто пришел в себя. Заодно разглядел пустивших под откос поезд разведчиков. Оба были в выцветших от солнца гимнастерках. Оба примерно одного возраста – лет по сорок. Оба небриты и худы, но один естественной худобой, а другой какой-то странной – словно чья-то колдовская сила выпила из его некогда пухлого тела всю жидкость. Неудивительно, что, плеснув во Фролова шампанским, он сам тут же присосался своим сморщенным, похожим на печеное яблоко лицом к горлышку бутылки. Острый небритый кадык жадно задвигался вверх-вниз.

– Ты кто? – спросил у Фролова первый.

Фролов не придумал ничего лучше, как назвать свою фамилию.

– Я – Фролов.

– А я – Петров. Еще раз спрашиваю, ты – кто?

– Свой, – смутился Фролов, не очень понимая, какого ответа от него ждут. Вопрос «ты – кто?» подразумевал слишком большое количество трактовок. Мужчина, человек, интеллигент, холостяк, млекопитающее, сын, внук, друг – да мало ли!

– И я свой, – сказал первый. – Последний раз спрашиваю, ты – кто?

– Кинорежиссер, – чувствуя, что снова не угадал, сказал Фролов и слегка зажмурился в ожидании удара – ну, раз последний раз спросили.

– Да че ты к нему пристал, Петрович? – встрял второй, оторвавшись наконец от бутылки. – Отведем его к Веселому, и все дела.

– Точно, – неожиданно легко согласился первый. – Пусть Веселый с ним разбирается.

Он сунул два пальца в рот и свистнул куда-то в сторону.

– Че там у вас?! – крикнул он.

– Курево и шоколад! – отозвался кто-то третий. – А у вас?

– Да шипучка со сгущенкой! – проорал второй, демонстративно подняв руку с бутылкой.

– Хорош трезвонить, – сказал первый, отбирая бутылку.

Фролову завели за спину руки и стянули запястья его собственным ремнем. Затем легонько ткнули в живот прикладом.

– Сядь-ка пока.

Все время, покуда разведчики – а их оказалось шесть человек – набивали рюкзаки жратвой и куревом, а после перетаскивали добычу в какой-то лесной схрон, Фролов пытался прийти в себя после ночного происшествия и последствий алкогольного опьянения. Выходило не очень, потому что болела голова и хотелось спать. В какой-то момент он даже не выдержал и прилег на бок. Спать ему, вроде, не запрещали.

Через час разведчики закончили со своими перетаскиваниями и Фролова легонько пнули ногой.

– Ты чего, режиссер? Помер, что ли?

Фролов со сна замотал головой, но сам встать не смог из-за стянутых за спиной рук. Его подняли и сказали, что если он обещает, что не будет кричать, ему не станут завязывать рот. Фролов пообещал, но попросил, чтобы ему связали руки на животе, а то за спиной они уже затекли. Поразмыслив, разведчики выполнили его просьбу. После чего гуськом отправились в путь. Шли долго, петляя какими-то лесными тропками. Вечером устроили привал на полчаса, а глубоко ночью перешли линию фронта. Фролов, конечно, понимал, что линия фронта – величина абстрактная, чай, не государственная граница, чтоб на ней указатели ставить, но все же было странно, когда окружавшие его разведчики вдруг расслабились и принялись друг над дружкой подшучивать. Переход линии фронта оказался более прозаичным, чем Фролов это себе представлял.

– Прорвались, – подмигнул Фролову один из бойцов. – Скоро дома будем. А ты у нас заместо «языка».

– Веселый разберется, – буркнул кто-то сзади, видимо, тот, что пытал Фролова дурацким вопросом «ты кто».

Всю оставшуюся до части дорогу Фролов размышлял о своем ближайшем будущем. Вообще-то дела его были не так уж плохи. На горячий дружеский прием он и не рассчитывал, а то, что его взяли как «языка», так ведь могли и пристрелить. Правда, он сильно сомневался, что с ним «разберутся». В логику военного времени он давно не верил. Особенно его смущал этот Веселый. По школьному опыту он знал, что кличка либо соответствует действительности, либо придумывается от обратного. Например, в их гимназии были Карапуз и Каланча. Так вот если первый действительно был коротконогим и полным, то второй был ему под стать – таким же коротышкой и ни по каким статьям не подходил под кличку Каланча. Так что этот Веселый мог оказаться и вправду веселым, а мог оказаться и мрачным садистом. Пятьдесят на пятьдесят. Кличка – штука хитрая.

Начальник особого отдела дивизии 22-й армии капитан Владимир Петрович Веселый сидел напротив Фролова и жевал дымящуюся папиросу. Изредка затягивался, но все-таки больше жевал. Измятая папиросина гуляла из стороны в сторону, как будто никак не могла пристроиться. Глядя на это равномерное блуждание, похожее на нервное качание маятника, Фролов подумал, что, возможно, это какой-то отвлекающий маневр. Или гипнотизирующая уловка. Может, в особом отделе их так учат раскалывать допрашиваемых. Жертва входит в состояние транса и подписывает любое признание. Но капитан не требовал никакого признания. Он даже не смотрел на Фролова. Просто листал какое-то дело и задумчиво молчал. Фролов тоже молчал – не начинать же первым. Он от нечего делать стал разглядывать небогатое убранство избы, в которой они находились. Она ему напомнила о Невидове и приятно защемила сердце – интересно, как там Никитин? В эту секунду Веселый громко захлопнул папку, отложил ее в сторону и… подмигнул.

– Ну, что, Александр Георгич, поговорим?

Фролов кивнул.

Веселый задавил измочаленную папиросу в щербатом блюдце и достал из пачки новую. Заметив жадный взгляд Фролова, протянул и ему одну. И даже услужливо поднес зажженную спичку.

– А то, знаете ли, у меня от всех этих изменников и паникеров голова уже кругом. Скучные люди… Без фантазии. Один на весь взвод трепался, что война проиграна, другой в освобожденной деревне икону позолоченную спер из местного антирелигиозного музея, третий самострел себе устроил – причем в упор стрельнул, так что вся рука порохом обожжена, а четвертый и того хлеще: решил к немцу перебежать. Ну, решил и решил. Так нет – стал немецкий учить. Чтоб уж наверняка, как говорится. С гарантией. Достал где-то учебник школьный и по ночам шпрехал себе под нос. Но и это ладно бы – так он же еще себе на листочек нужные фразы и слова выписывал. А фразы такие: не стрелять, я ненавижу большевиков, я могу помочь и так далее. Не, ну, хочешь бежать, беги. Но дневник-то зачем вести? Тренируй память, раз такой конспиратор. А потом они все здесь сидят, носами шмыгают, как двоечники в кабинете у директора, а я с ними возись. Думаете, большая радость? К тому же… начнешь такого вот субчика допрашивать, а он двух слов связать не может. Бе, ме… Попробуй тут протокол составь. Нервы-то у меня не железные. Не выдержишь, гаркнешь: «Когда, рядовой такой-то, приняли решение дезертировать?!» – а он только голову в плечи втянет и мычит что-то невнятное. А ведь небось на своем заводе или в колхозе активистом был, с трибуны выступал, мнение свое высказывал, рационализаторские предложения вносил. Вот я и думаю… А может, не было никакого мнения у него, а?