– Рискуешь, браток!
Я посмотрел вниз и увидел окоп, в который чуть не свалился.
– А что, – вопросил я, – с той стороны могут достать?
– С какой той? – усмехнулся мой собеседник, пожилой мужик лет сорока пяти. – С этой стороны, парень. В ста метрах у них передовые окопы.
– Да? – задал я дурацкий вопрос и, чтоб не выглядеть совершенным идиотом, не стал сразу прыгать в окоп, а выдержал храбрую паузу. Мне почему-то подумалось, что в такой ситуации лучше сыграть роль несколько флегматичного и задумчивого героя. После чего я с удовольствием спрыгнул в окоп, а приземлившись, озарился очередной мыслью: «Удел рядового – не знать ни черта, что вокруг происходит. Был бы хоть завалящим командиром, сразу бы поинтересовался, где противник, где наши, где ваши и т. д.».
– Новенький, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес мужик. – Автомат-то приходилось держать в руках?
– А как же…
Вопрос несколько покоробил меня. Неужели еще не знают, что прибыли, черт побери, два крутых «афганца», стреляющие навскидку, вдвоем способные навести шороху по всему этому берегу и разобраться с бурундуками, опоновцами, волонтерами и прочей шоблой?
– Сколько времени-то? – спросил он.
– Начало десятого.
– Скоро сменят. – Он потянулся, вздохнул. – Уже месяц, как безвылазно кантуемся здесь. По бабе соскучился, как последний гад… А представляешь, у меня отсюда двести шагов до дома. А не уйдешь… Ты откуда родом-то?
– С Дальнего Востока.
– Ого, далековато… хотя кого у нас сейчас здесь нет. Вовчик! – вдруг позвал он. – А ну, принеси лягушачью кожу!
– Чо, промок?
Мне снова показалось, что голос прозвучал из-под земли. Оказалось, так оно и было: в нескольких шагах от нас отдернулся полог, и из какой-то черной ямы показалось светлое пятно лица. Вовчик выполз, так и не разгибаясь, протянул что-то свернутое вроде плаща.
– Общевойсковой защитный комплект… – узнал я. – Лучшее средство от ядерного взрыва. Долго не мучаешься.
– Ну, до ядерного взрыва еще далеко, – пробормотал мой собеседник, кутаясь в ядовито-зеленый плащ. – А вот от гнусного дождя – то самое… А ты, браток, чего зазря мокнешь? Иди в дом, там подвал у нас есть, переночуешь. Только не поверху иди, а прямо по окопу, так и выйдешь.
Я поблагодарил и пошел по грязному склизкому дну, представляя, в каком болоте придется здесь жить во время проливных дождей. Чем хорош был Афган – там не было окопного противостояния, хотя вместо слякоти вдосталь хватало пыли. Но об этом отдельный разговор, ибо пыль там – не просто некая покрывающая часть поверхности, а составная образа жизни, стихия, не менее страшная и коварная, чем морская, сила урагана или извержение вулкана…
Меня искали. Сытый, но бледный Корытов сказал, что так не поступают настоящие друзья. Я строго ответил, что ходил на рекогносцировку. Впрочем, остальным я был до фени. Правда, капитан Опанасенко, он же заместитель командира роты, сурово упрекнул, хмуро подкрутив свой ус:
– Ты вроде офицер, а ни хрена не сечешь в дисциплине. Еще раз повторится, будешь у меня сортиры чистить.
Но это, конечно, он погорячился, поэтому даже не возразил, когда я кратко выразил свое мнение:
– Вот уж хер вам!
– Ладно, – сказал Опанасенко, помолчав, – ты, я вижу, бедовый парень, но смотри, я предупредил… Здесь военное положение, чикаться не будем.
Я кивнул, не желая больше продолжать этот разговор.
– Пошли покажу, где переночуешь, и товарища своего позови.
Втроем мы спустились в довольно просторное подвальное помещение. Здесь было около тридцати коек с матрасами и подушками. Простыней и наволочек, конечно, не наблюдалось.
– Здесь мы и живем. Коек на всех не хватает, да это и не надо: треть личного состава – в окопах, на боевом дежурстве. Вон там в углу две свободные, туда и ложитесь.
Только сейчас я почувствовал отупляющую усталость. Я повалился на кровать, Ваня последовал моему примеру. Лампа светила резко, и все же по углам стоял полумрак. Отовсюду: от стен, матраса, от покореженной тумбочки – шел затхлый дух; сколько ни обживай этот сырой каземат, все равно останется тухлой дырой. Я лениво осмотрелся. В углу рядом со мной валялись обломки коммунистической пропаганды: всяческие плакаты наглядной агитации, обрывки красной материи с фрагментами цитат классиков, жестоко изувеченный портрет, точнее, его остатки – хорошо известная лысина с подрисованным, как у оригинала, пятном, а также рогами. На стене еще висели странные здесь плакаты типа «Не стой под стрелой» и «Не пей кислоту». Но особенно меня тронул плакат о вреде алкоголя. На передовой такая забота очень умиляет. От вида останков былой жизни я стал зевать и уже собирался смежить веки, но не тут-то было. Меня и Ваню стали донимать вопросами. Впрочем, этих ребят можно было понять: появились свеженькие люди, захотелось пообщаться, а мы, как бирюки, завалились в угол, будто неделю не спали. В общем, пришлось нам рассказывать в очередной раз свои биографии и заодно знакомиться с ребятами. Здесь, впрочем, были и известные нам лица: юный Юрчик – крутой парень, мужик, с которым я общался в окопе, – назвался он Гришей. Еще здесь скучал чернобородый цыган по имени Марек, он тренькал на своей гитаре совсем не цыганское – что-то неуловимо советско-эстрадное. Потом он резко встал, и тут я заметил, что у него нет двух пальцев на правой руке. «А еще и играет», – подумал я. Марек стал ходить взад-вперед, его явно точила какая-то мысль. Я тоже встал, подошел к Грише. Он лениво ковырял присохшую к сковородке картошку.
– Чай есть? – спросил он у Юрчика.
Тот взял со стола чайник, я принял его, взял две кружки, налил Грише и себе.
– Вчера ночью как шарахнули из гранатомета по крыше, а потом из крупнокалиберного пулемета на довесок, – прожевав корку, стал рассказывать он. – Ну, думали, завалится крыша, потом хрен откопаешь. Но ничего, научно сегодня посмотрели, еще подержатся эти стены. А вот здание метеоцентра, ты же проходил там, – показал он рукой неопределенно, – еще неделю назад стояло, а сейчас один фундамент остался. Танки подогнали и стали лупить прямой наводкой. Пока не сыграли начисто.
– Ну-ну, – сказал Ваня, показав на потолок, – в следующий раз наше здание сроют.
– Не сроют, – сказал Юрчик со своей койки, – перемирие объявили.
– Какое, в задницу, перемирие, – раздраженно заговорил Григорий. – На моей памяти уже десять таких перемирий было. Сейчас нажрутся вина и начнут пулять.
– Точно, – сказал цыган Марек и замер, будто прислушиваясь к внутреннему голосу. – Точно! Сейчас вина «буль-буль», потом – огонь.
– Эх, блин, когда же все это кончится! – неожиданным баском заговорил Юрчик. – Неужели там, «наверху», не могут договориться? Всю жизнь, что ли, в этих окопах сидеть будем?
– К молодой жене потянуло? – усмехнулся Гриша.