Всего в предполагаемых гонках должны были участвовать семь
русских избушек, две украинских хаты, три северных чума на оленьих копытах и
гвоздь программы – Многоэтажка на Бройлерных Окорочках. Последняя была так
огромна, что для нее особым заклинанием пришлось расширять ворота. Когда же
наконец с невероятными усилиями она протиснулась во внутренний двор Тибидохса,
снаружи стало казаться, что у школы трудновоспитуемых волшебников появилась
дополнительная башня.
– Может, уговорим ее остаться? – спросил академик
Сарданапал.
– Ни в коем случае! Я о ней слышала! У нее такой характер,
что она всех тут запинает. Именно поэтому она всю жизнь проводит на заграничных
гастролях… Эй, Тарарах! Отведи детей в сторону! Не подходите близко! –
забеспокоилась Медузия.
Ученики неохотно отодвинулись. Взбудораженные долгим
переходом, избушки еще некоторое время потоптались во дворе, прежде чем
согласились встать на заранее размеченные площадки. Расстояние между площадками
было выбрано с расчетом, чтобы одна избушка не могла лягнуть другую. Здесь они
и стояли, изредка поскрипывая и переминаясь с ноги на ногу.
Между избушками ходила Ягге и радушно здоровалась с их
хозяйками. По всему было видно, что с большинством из них Ягге знакома уже лет
семьсот, не меньше…
– У бабуси тоже когда-то была такая избушка. Угнал кто-то.
Пошла бабуся за маслятами – возвращается, и тю-тю! Бывают же такие гады! –
сообщил Ваньке Баб-Ягун.
– И что, так и не нашли? – спросил Кузя
Тузиков, всовывая между приятелями свою всклокоченную голову.
– Ставни перекрасил, дверь перевесил – поди найди! И вообще
топай отсюда, веник реактивный! Нечего лыбиться! – нахмурился Ягун.
Ему ужасно захотелось наслать на неискренне сочувствующего
Тузикова чесотку или куриный сглаз, но приходилось сдерживаться. Поблизости
крутился Поклеп, а Ягун только недавно вновь был переведен на белое отделение.
Сарданапал сделал это, уступив просьбам Ягге, и то, как он выразился, «до
первой шалости».
– Ягге, старушка! Как ты? Скрипишь помаленьку? – вдруг
визгливо крикнул кто-то у них за спиной.
– Солонина Андреевна! Сто лет, сто зим!
Ягге – не очень охотно, как показалось Тане – обнялась и
поцеловалась с тощенькой рыжей ведьмой средних лет. Рыженькая была почти
красавица, но ее слегка портил гигантский, размером с блюдце, розовый лишай на
щеке. Избушка у Солонины Андреевны была поджарая, голенастая. У нее,
единственной, крыша была покрыта зеленой черепицей, а на окнах вместо
занавесочек и гераней красовались жалюзи.
Отходя, Ягге несколько раз оглянулась на Солонину Андреевну,
которая так и расплывалась от притворной радости.
А во двор уже спускались Сарданапал с Медузией, до того
любовавшиеся куроногой идиллией с балкончика.
– Здравствуйте, хозяюшки! Здравствуйте, баб-ёженьки! –
ласково приветствовал всех академик.
– И ты здрав будь, хозяин! Ишь, бороду какую запустил! Прям
царь Горох! – недружно отвечали старушки.
Сарданапал расплылся в улыбке.
– О, я вижу, все тут! Лукерья-в-голове-перья!
Глашка-простоквашка! Матрена Большая! Матрена Меньшая! Аза Нафталиновна, мое
почтение!
Баб-ёжки стали наперебой задаривать Сарданапала и Медузию
связками грибов и бочонками с мочеными огурцами и капустой. Северные баб-ёжки
подносили красную рыбу и копченные на костре оленьи ребрышки.
Солонина Андреевна презентовала монографию собственного
сочинения, озаглавленную «Роль сплетни в информационном поле планеты.
Культурологический аспект». Хохлушки подарили сало и бутыль с горилкой, которую
Медузия немедленно убрала подальше от глаз академика. Баб-ёжки понимающе
заулыбались.
Вдохновленный успехами конкурента, профессор Клопп сгоряча
сунулся было за подарками, но ему ничего не дали, кроме дохлой вороны и
шипящего черного кота. Нравные баб-ёжки не жаловали темных магов.
Когда преподаватели, ученики и гости отправились в Зал Двух
Стихий на праздничный обед, подъемный мост вновь заходил ходуном и во двор
ввалились Дубыня, Усыня и Горыня. Последние месяцы им было поручено охранять
побережье вдали от Тибидохса. Там богатыри-вышибалы редко попадались на глаза
преподавателям и основательно отбились от рук. Соорудили самогонный аппарат и
порой, скучая без шашлычка, тайком валили в заповедном лесу оленей. Буйство
богатырей достигало порой такого градуса, что Сарданапал выходил на стену и
принюхивался к ветру, не понимая, почему он пахнет перегаром.
Про гонки на избушках Дубыня, Горыня и Усыня ничего не знали
и теперь порядком озадачились, обнаружив, что весь внутренний дворик забит
куроногими домиками.
– Что тут за курятник устроили? – сказал Горыня.
– Я прям щас закукарекаю! – заявил Усыня.
Дубыня тоже хотел что-то сказать, но, как с ним регулярно
случалось, вновь ощутил кризис жанра. Так ничего и не выдумав, он занес над
головой палицу и выдвинулся вперед. Встревоженно закудахтав, избушки прыснули в
стороны, роняя с крыш пучки соломы.
Чум на оленьих копытах спрятался за украинскую хату. На
месте осталась только Многоэтажка на Бройлерных Окорочках. К ней-то, вдохновленный
легкой победой, и двинулся Дубыня.
– А ты чё тут встала, дылда? А ну топай! – прикрикнул
он на нее и ударил ее палицей по ноге.
Многоэтажка на Бройлерных Окорочках задиристо закукарекала и
размахнулась ушибленной ногой. Пинок вышел на славу. Дубыня, удаляющийся со
скоростью пушечного ядра, был виден издали – из всех окон и со всех башен.
Траектория его полета была классической и соответствовала всем лопухоидным
законам физики. Описав гигантскую дугу и полюбовавшись островом Буяном с высоты
богатырского полета, снаряд по имени Дубыня приземлился где-то в районе
прибрежных скал.
Горыня и Усыня, вздумавшие было обломать о Многоэтажку свои
палицы, остановились.
– Слышь, брат, чего я подумал? Надо сперва пойти поискать
Дубыню, – почесывая лоб, сказал Горыня.
– Но ты, клуша многоэтажная, не радуйся! Подумаешь, крыша у
нее! Мы еще вернемся! – добавил Усыня, и оба богатыря, втянув головы в
плечи, отступили к лесу.
Избушки помельче с цыплячьей радостью
окружили Многоэтажку, кудахтавшую с бойкостью бывалой наседки…
* * *
В конце торжественного обеда, плавно перешедшего в не менее
торжественный ужин, к Тане, застенчиво ковыряя в зубах ножом, приблизился
Тарарах.
– Тань, поговорить надо! Давай отойдем к лестнице! –
сказал питекантроп.
Ванька Валялкин с обидой отвернулся. Раньше у Тарараха не
было от него тайн.