Я попыталась как можно более подробно описать ситуацию.
Слава ни разу меня не прервал, ни один вопрос, ни одно восклицание не сорвалось
с его красиво очерченных губ. Лицо любовника Альбины напоминало маску,
настолько оно было безучастным.
Наконец я иссякла. Рыбаков помолчал и спросил:
– А от меня что надо?
– Сдайте передачу, сейчас объясню, какие…
– Деньги Никиты теперь Альбине не достанутся, – неожиданно
сказал Слава. – Убийца не может наследовать имущество своей жертвы.
– При чем тут это?
– А кто станет распоряжаться средствами?
– Антон, наверное, Вика-то несовершеннолетняя. Кстати,
теперь, когда отпала необходимость соблюдать тайну, вы можете зарегистрировать
брак с Альбиной и познакомить девочек.
Слава, не мигая, глядел на меня. Его мужественное лицо
внезапно показалось мне противным. С таким самодовольным видом фотомодели
мужского пола демонстрируют нижнее белье и рекламируют зубную пасту. Этакая
смесь самолюбования и легкого презрения к остальным людям, не наделенным
правильными чертами лица. Но мне никогда не нравились красавцы. Всегда
казалось, что мужчина должен гордиться не идеальной формой носа или рта, а
эрудированностью, интеллигентностью и широтой души.
– Нас с Альбиной ничего не связывает, – отмерил Слава.
– Как это? – оторопела я. – А Даша?
Рыбаков глубоко вздохнул, под тонкой майкой напряглись
безупречные мускулы. Небось целыми днями качается в тренажерном зале. Хотя, не
надо злиться, он же тренер и обязан поддерживать форму.
– Не скрою, – спокойно пояснил Слава, – у нас одно время
была связь, плодом которой явилась Дашенька. Но Альбина не ушла от мужа, более
того, она оставила девочку нам с матерью.
– Но…
– Следует отметить, – совершенно бесстрастно продолжал
Рыбаков, – Альбина – великолепная мать, она часто навещает Дашу и, являясь
более чем обеспеченной женщиной, дает определенную сумму на воспитание девочки.
К сожалению, моя зарплата невелика.
– Но… – попыталась я еще раз сбить плавную речь Славы. – Но…
– Но, – не сдался мужчина, – никаких взаимоотношений между
нами нет.
– Как это!
– Очень просто. Любовь закончилась очень давно, но ради
дочери мы старательно, как могли, изображали любящую пару. Хотя, честно говоря,
подобное положение вещей начало меня угнетать и я давно хотел поговорить с
дочерью. Ну сказать, будто мы развелись. Самое обычное дело. Вряд ли она станет
страдать, ведь фактически ее воспитывала бабушка, моя мать.
– Как же так, – залепетала я. – Альбина утверждала совсем
иное.
– Не знаю, что говорила вам госпожа Соловьева, но имейте в
виду – ничего общего с убийцей ни я, ни моя дочь иметь не будем.
– Она ждет вас, – тихо пробормотала я, – надеется. И потом,
еще не было суда, вдруг она не виновата?
Слава презрительно скривил губы.
– Меня никто за решетку не сажает, раз арестовали, значит,
имелся повод, – отчеканил он.
– И вы не станете знакомить Дашу с сестрой?
– Никогда. Да и какая она ей родственница…
– Ну ничего себе, – окончательно вышла я из себя. – Мать-то
у них одна.
– Правда? – ухмыльнулся Слава. – Но это еще ни о чем не
говорит.
– И не понесёте ей передачу? – Никогда. С убийцей не хочу
иметь дело.
– Но…
– Простите, – твердо заявил мужчина, – дальнейший разговор
не имеет смысла.
Он встал, всем своим видом давая понять, что аудиенция
окончена. Пришлось уходить, кипя от злости.
Пока лифт нес меня с последнего этажа вниз, в голове пылал
пожар. Бывают же такие люди! Горя от негодования, я вылетела во двор и
понеслась к метро. Сейчас добегу до автомата и попробую связаться с Антоном,
хотя, чует мое сердце, ничего хорошего…
– Простите, – раздался тоненький, ясный голосок. – Мне надо
поговорить с вами.
Я резко повернулась и увидела Дашу. Девочка сдула со лба
светлую прядку и спросила:
– Что с мамой?
– Она заболела, сильно, но не смертельно, ее отправят в
санаторий, и, скорей всего, ты ее несколько лет не увидишь.
Даша в упор посмотрела на меня и закусила нижнюю губу.
– Ага, а еще она работает радисткой в ФСБ и поэтому никогда
не ночует у нас. Не надо считать меня дурой, великолепно знаю, что у нее есть
другая семья.
Я почувствовала, как на сердце наваливается тяжесть.
– Сколько тебе лет?
– Десять, – с достоинством ответила девочка.
– Давай зайдем в кафе, – предложила я, указывая на веселые разноцветные
зонтики на той стороне проспекта.
Мы пошли к подземному переходу. Что же, ей десять годков, я
в этом возрасте великолепно разбиралась что к чему, бегала сама в школу, могла
приготовить немудреный обед и знала, с какой стороны нужно затаскивать на диван
пьяную Раису.
Мы сели за столик, и я попыталась начать издалека:
– Понимаешь, все очень непросто.
– Мама попала в тюрьму? – перебила Даша. – За что?
– Откуда знаешь? – изумилась я.
– Подумаешь, – фыркнула девочка. – Между прочим, из ванной
великолепно слышно, что в гостиной говорят. Когда меня из комнаты выгоняют,
всегда делаю вид, что иду мыться. Что мама сделала?
– Ее обвиняют в убийстве мужа…
– Никиты? Отца Вики?
– Ты все знаешь?
– Конечно.
– И кто рассказал?
– Сама узнала. Мама и папа редко эту ситуацию обсуждали, а
вот бабушка все время папу пилила. Только мама за порог, как бабуля начинает
зудеть: “Сколько это будет продолжаться, семьи нормальной нет, никогда Альбина
денег не дождется, ситуация тупиковая. Семьи нормальной нет, жены у тебя нет,
семьи нормальной нет, нет семьи, семьи нет…” А папа послушает, послушает, да
как рявкнет: “Мама, перестань!” Она и замолчит. А мне разрешат ее увидеть?
Я растерялась.
– Не знаю, а ты хочешь?