– Слушай, – обозлилась я, – говори быстрей, на работу
опоздаю.
– Ой, молодежь, все бегом, прыжком, потому и больные с
детства, – резюмировала болтливая, одуревшая от скуки старушка. – Л – название
района. Помнишь, раньше в Москве были не округа, а Свердловский, Дзержинский,
Фрунзенский районы? Тридцать два всего. А уж порядок стоял! Жуть, как все
боялись, что на них в райком партии пожалуются…
– Л какой?
– Ленинградский. Потом первые три цифры – 361 – номер
приемного пункта, а последние – 854 – это уж клиент.
– А где данный приемный пункт расположен, знаешь?
Баба Клава со вздохом вытащила толстую, растрепанную тетрадь
и принялась водить корявым пальцем по строчкам.
– Ага, – бормотала она, – вот он. 361, Вагоноремонтная
улица, семь.
– Телефон есть?
– А как же.
– Давай сюда, – подпрыгивая от нетерпения, велела я, – у
тебя аппарат работает?
– Чего ему сделается, – ухмыльнулась баба Клава.
Она нагнулась и вытащила из-под стола раритетную вещь,
музейный экземпляр – огромный, словно высеченный из цельного куска черного
камня, телефонный аппарат с круглым наборным диском. Трубка монстра весила
килограмма три, не меньше, и в мембране раздавался постоянный шорох. Перекрывая
треск, я заорала:
– Алло, это прачечная?
– Да, – завопил в ответ женский голос. Наверное, там стоит
такой же телефон.
– Вы открыты?
– Приходите, без обеда. Провожаемая безостановочным
ворчанием бабы Клавы, я понеслась к выходу, но на пороге притормозила.
– Знаешь, где Вагоноремонтная улица?
– У меня там сноха жила. В 1972 году им квартиру дали, – тут
же снова пустилась в воспоминания старуха.
– Метро какое?
– “Войковская”.
Я побежала по улице. В запасе есть еще пара свободных часов.
Улица с поэтическим названием “Вагоноремонтная” тянулась за Коптевским рынком.
Дом семь отчего-то оказался первым. Куда делись шесть предыдущих, было
непонятно. Приемный пункт походил на наш, как брат-близнец. За столом около
умирающего алоэ мирно вязала носок местная баба Клава.
– Бельишко сдать? – с надеждой поинтересовалась она.
Я помотала головой:
– Скажите, метка “Л-361854” – ваша?
– Это когда было, – засмеялась бабулька, – лет десять
прошло. А чего случилось?
– Получила чистое белье, – вдохновенно соврала я, – а там
чужая сорочка, вот ищу хозяина.
– Отдай в приемный пункт. Это ихняя работа разбираться, –
справедливо заметила бабка.
– Да сама живу неподалеку, – вывернулась я.
– Дай поглядеть.
Я протянула ночнушку. Бабуся помяла материал в руках.
– Качественная вещь.
– Знаете, чья метка? Бабка покачала головой:
– Нет.
Я приуныла.
Внезапно старушка добавила:
– Погодь-ка. Королева Алла – моя соседка. Я ей и метки делала,
и бельишко она по прежним годам стирать отдавала, сейчас уж не носит…
От радости у меня бешено забилось сердце. Вон как просто.
– Адрес знаете?
– Так в одной квартире живем, идите. Карина, Алкина мать,
дома, инвалидность у ней, давление высокое, головой мучается. А то оставь, я
передам.
– Адрес скажите.
– Говорю же, в одной квартире со мной живет. Беда с этими
старухами.
– Я-то у вас в гостях никогда не бывала.
– И верно, – засмеялась бабка. – Совсем мозги не гнутся,
заржавели. Ремонтная улица, семь.
– В этом доме, что ли?
– Нет. Это Вагоноремонтная улица, а тебе надо на Ремонтную.
Иди налево, а потом все прямо, аккурат в хибару нашу и уткнешься.
Я пошла в указанном направлении. Интересно, кто придумывает
названия для московских магистралей? Неужели нельзя подыскать что-нибудь
получше? Представляю, как ругаются работники “Скорой помощи” и пожарные. Но
Вагоноремонтная и Ремонтная еще полбеды. Есть в нашем городе улица и площадь,
носящие одно имя славной летчицы Марины Расковой. Все бы ничего, только
расположены они на значительном расстоянии друг от друга, и я частенько вижу на
площади обалдевших людей, которым на самом деле нужна одноименная улица.
Бурча по-стариковски, я доплелась до нужного здания и с
тоской оглядела пятиэтажку из бетонных блоков, скрепленных черными швами.
Что-то мало похоже на жилище женщины, носящей дорогое белье и имеющей на кухне
гигантский “Филипс”. Насколько знаю, в этих домах пятиметровые кухоньки, куда с
трудом влезает крохотный “Смоленск”.
Дверь квартиры открылась не сразу. В деревянной створке не
было “глазка”, небось, как и у нас с Томочкой, красть нечего.
– Иду, – донеслось из квартиры. На пороге возникла чудовищной
толщины женщина лет пятидесяти.
– Вы ко мне?
– Да.
– Проходите.
Перешагнув через крошечную прихожую, я оказалась в кухне, до
отказа забитой вещами. Над головой висело выстиранное белье, на плите исходила
паром огромная кастрюля. Хозяйка, очевидно, решила подкрепиться. На столе
красовалась внушительных размеров тарелка. Я принюхалась – гороховый суп. На
клеенке лежали толстые ломти хлеба, обильно намазанные маслом, рядом
красовались кусищи жирного бекона. Да уж, ничего удивительного, что дама к пятидесяти
годам заработала инвалидность. Ей бы сесть на диету, месячишко-другой поесть
отварные овощи и попить чайку без сахара, глядишь, и здоровье поправится.
– Вы из поликлиники? – спросила тетка, откусывая разом
половину чудовищного бутерброда.
– Нет, – ответила я и сунула ей под нос рубашку. – Ваша?
Бабища уставилась на кусок батиста.
– Не-а, мы такое не носим, да и размер мелкий, у меня
пятьдесят четвертый.
Однако, она кокетка. Пятьдесят четвертый у нее был в
глубоком детстве, сейчас объем ее бедер приближается к трем метрам.
– Королева Алла вам кто?
– Дочь, а чего?