Голгофа XX века. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Борис Сопельняк cтр.№ 55

— Это, действительно, возможно?

— Конечно, возможно. Ведь строгого надзора за полотерами нет, так что попасть на закрытый спектакль ничего не стоит: надо закрыться в полотерской комнате, а когда начнется представление, войти в зал и сделать, что задумал. Я даже рассказал об этом Леонову. Он меня поддержал и заявил, что сделать надо будет именно так.

— А где Леонов работает?

— По-моему, на велозаводе.

— Вы знаете и других полотеров?

— Очень многих. В Москве существует своеобразная каста полотеров, и все они из деревень Ново-Дугинского района Смоленской области.

— Ну, например?

— Жунин, Воропаев, Щукин, Орлов, Журавлев, Буров, Фролов…

— Ладно, ладно, пока хватит, — остановил его следователь. — Вы лучше скажите вот что: они о ваших взглядах знали, с вашими террористическими намерениями соглашались?

— Конечно, знали. Орлов и Щукин, например, не раз говорили, что во всех наших бедах виноват Сталин, не будь его, жизнь стала бы совсем другой. А Фролов, будучи наиболее убежденным врагом советской власти, не раз заявлял, что этой власти скоро придет конец, и свергнет ее народ, у которого вот-вот лопнет терпение. Он же говорил о том, что главным виновником плохой жизни является Сталин и с ним следовало бы рассчитаться.

— А что это за болтовня об иностранных дипломатах? Говорят, вы толковали и о них?

— Почему же, болтовня?! Никакая не болтовня. Я совершенно серьезно предлагал совершить покушение на какого-нибудь известного иностранного представителя — тогда обязательно будет война и советской власти с ее колхозами придет конец.

— Кого конкретно вы имели в виду?

— Да хотя бы министра иностранных дел Франции Лаваля. Он сидел в центральной ложе, а перед этим я натирал там паркет, да и потом был совсем рядом. Короче говоря, достать его было проще простого. А у англичанина Чарльстона я натирал полы дома… Так что возможности были.

— А с тем же англичанином, с Чарльстоном, вы случайно не вели разговоры на политические темы? — забросил следователь удочку совсем с другой стороны.

Виноградов все понял и решительно ответил.

— Нет.

— Ну что ж, нет так нет, — решил про себя следователь и захлопнул папку. — Материала для составления обвинительного заключения предостаточно и без этого.

В начале августа 1935 года обвинительное заключение легло на стол руководства. Перечислив все, что удалось вытянуть или выбить из несчастных полотеров, руководители управления НКВД по Московской области не без гордости делают вывод, что ими «вскрыта и ликвидирована контрреволюционная террористская группа, которая ставила перед собой задачу совершения террористических актов над т. т. Сталиным, Кагановичем и Ворошиловым». Как мы уже говорили, усердие сотрудников управления во главе с их начальникам по фамилии Бак в Кремле оценено не было, но дело-то надо доводить до конца — обвинительное заключение вместе с двадцатью двумя полотерами было передано в Военный трибунал Московского военного округа.

4 сентября 1935 года состоялось закрытое судебное заседание. Не трудно представить, как велико было разочарование председательствующего Стельмаховича, когда на его вопрос, признают ли подсудимые себя виновными, практически все ответили, что виновными себя не признают: помимо всего прочего, это говорило о скверной работе следователей. Но ведь отпустить-то полотеров нельзя, вот и пришлось Стельмаховичу прямо в зале суда уличать их во лжи, ловить на противоречивых показаниях, подводя к тому, что теракт они замышляли и убить руководителей партии и правительства хотели.

Тверже всех держался Тимофей Жунин. Он, видимо, понял, что выкручиваться и изворачиваться бесполезно, поэтому свою вину признал и даже добавил.

— Кто из нас главарь, сказать трудно, потому что антисоветские разговоры вели все. Я же про себя решил так: убью кого-нибудь из вождей, даже если меня на месте покушения пристрелят.

А вот еще одна деталь из жизни того времени. Говоря о том, как существуют крестьянские семьи и, в частности, семья Жунина, его земляк Иван Матвеев сказал:

— Я слышал, что в колхозе его семье приходится очень плохо. А от него самого знаю, что когда он привозит белого хлеба, то дети едят его с черным, то есть делают что-то вроде бутерброда.

Григорий Панфилов избрал другую тактику: он все отрицал, уверял, что никакого револьвера в квартире Бухарина ни он, ни Жунин не видели и ни о каких терактах никто никогда не вел и речи.

— Жунин оговаривает и себя, и нас, — заявил он. — Какой из него террорист?! Он же алкоголик. У него же руки трясутся. Он, кстати, не раз говорил, что человек он потерянный и даже хотел покончить с собой. А мне он вообще должен тридцать рублей. До сих пор, дьявол, не отдал! Так что меня он приплел к своей болтовне со злобы, чтобы зажилить ту самую тридцатку.

Не стал отказываться от своих показаний и Василий Виноградов.

— Да, я говорил о возможности покушения на Сталина и Кагановича, — заметил он. — Но это не значит, что я собирался это сделать. Подчеркиваю, я говорил лишь о возможности бросить бомбу в ложу Большого театра, но никакой бомбы у меня не было. Да и это я молол спьяну. Мы же вечно были поддатыми и работали полупьяными. А спьяну чего не брякнешь!

Судья этому не поверил. Но полотеры, видимо, отстаивая честь своей профессии, все как один, заявили, что без стакана за работу не принимались, а потом добавляли по ходу дела. Виноградов в этом был одним из главных закоперщиков.

Весьма своеобразный способ защиты выбрал Прокофий Воропаев.

— С меня спрос маленький, — сказал он. — Я человек контуженный. У меня постоянно болит голова. Ну, прямо раскалывается! А этот следователь, как его, Милов, кажется, допрашивал двадцать пять часов подряд. Башка у меня чуть не взорвалась, вот я и подписал все то, что он настрочил в протоколе.

Но самая мерзкая и самая характерная для тех времен история произошла с Василием Орловым. Помните одного из достойнейших питомцев пионерской организации Павлика Морозова, который из идейных побуждений заложил отца? Так вот Морозов по сравнению с Орловым — не более чем жалкий щенок.

Судите сами. Отец Василия — Андрей Орлов когда-то был довольно-таки крепким крестьянином, но обрушившаяся на деревню коллективизация в мгновение ока превратила его в полунищего бедняка. Пришлось податься в Москву и умолять земляков пристроить хоть куда-нибудь. Земляки вняли мольбам и взяли его в бригаду полотеров. Надо сказать, что эта работа не из самых легких — даже здоровенный деревенский мужик поначалу к концу смены валится с ног. Попривыкнув, с ног не валится, но пота проливаете столько, сколько не снится никакому токарю.

И вот на эти заработанные потом деньги Андрей Орлов ставит на ноги сына. Василий оканчивает школу, потом — институт, сам становится преподавателем, а потом и директором филиала Учетно-экономического комбината. Само собой разумеется, он был активным комсомольцем, а потом — примерным членом ВКП(б). В принципе, ничего зазорного в этом нет: нормальный жизненный путь многих крестьянских детей. Но вот что настораживает: в 1930 году с разрешения ОГПУ Василий приобретает револьвер системы «браунинг». Зачем преподавателю экономики револьвер? И почему ОГПУ дает разрешение на приобретение этого револьвера? Не думаю, что все вузовские работники той поры имели право разгуливать с «браунингами» в кармане…