Сергей между тем продолжал свой рассказ, как будто и не было рядом слушателей. Казалось, он разговаривал сам с собою.
– Часа в четыре утра по рации пришло сообщение – ждите с минуты на минуту крупный отряд боевиков. Ротный приказал занять места по боевой тревоге. Я с молодым моряком занял позицию рядом с ротным и Семеном. Метрах в пятидесяти раздался вдруг глухой взрыв поставленной накануне растяжки, с другой стороны высоты взлетела сигнальная ракета, прошла мутно-кровавым следом и пропала в плотном тумане. За нашими спинами раздался хлопок гранаты. Ротный величественно поднял указательный палец и прошептал:
«Попались, гады, на наши «секреты».
По всем приметам, боевики нас окружали, но отступать не имелось возможности, да и смысла. Куда нам против сотни! Грамотнее отсидеться на высоте и выполнить задачу командования – не пропустить отряд. Поначалу складывалось, как по учебникам, – противник врасплох не застал, успели закрепиться на заранее подготовленных позициях.
«Предгрозовая тишина» длилась, наверное, минут тридцать, пока туман не начал растворяться в свежем горном воздухе. Светает в горах быстро. Бой ожидали с минуты на минуту, но начался он, как всегда, внезапно. Стреляли со всех сторон. Пули роями дохлых мух падали рядом. Высота не молчала. Мы отвечали расчетливо, редко, но метко, зная, что психическая атака вскоре захлебнется. Моральный дух морпехов покрепче «духов»! Похоже, и наступающая сторона хорошо знала нашу психологию. Противник работал методично и спокойно. Никаких там «Аллах акбар». Предельно жестко и напористо.
Мы же, в свою очередь, не спеша, словно на стрельбище, выискивали цель. Боец брал ее на мушку автомата. Плавно нажимал спусковой крючок. Следовал глухой одиночный выстрел, и коричневый человечек падал. Новая цель. Неспешный выстрел.
Но противник упорно продвигался вперед. Со стороны наседающего врага сверкали незатухающие огоньки многочисленных выстрелов, похожих на новогоднюю елочную гирлянду. Никто не представлял, как долго этот бой длился. Время потеряло свою значимость.
Декабрьское солнце играло яркими слепящими зайчиками на снежных залысинах крутого склона. Пришел азарт движения. Хотелось встать в полный рост из укрытия и во всю глотку запеть или закричать! Затем наступила тишина. Длилась она недолго, видимо, противник перегруппировывался. Не успел я набить патронами расстрелянный автоматный рожок, как тяжело заухала зенитная установка. Затем склон горы покрылся множеством людей. Они шли на меня, пригибаясь к земле, будто защищались от штормового ветра. Я стрелял, уже не целясь, длинными очередями, постепенно теряя душевное равновесие с приближением противника. Казалось, все они идут и стреляют в мою сторону. Укрепление уже не внушало доверия своей надежностью и неприступностью. Незаметно расстрелял третий рожок. Особо донимали переделанный для стрельбы с упора вертолетный НУРС да огнеметы. Трассирующие пули авиационного пулемета помогали пристреливаться вражеским огнеметчикам. Словно молоток, его пули крошили каменные блоки нашего укрепления. Языки смертельного пламени доставали по полной программе! Особо прицеливаться и не нужно было, огонь делал свое дело на площади с квадратный метр. Выжигал все живое, словно напалмом. Рядом замолчал, уткнувшись головой в приклад автомата, молодой боец. Первую свою пулю получил и я, прошла в ногу навылет. Вторая влипла в левое плечо. Все. Стрелять больше не мог и кое-как перевязался. Увидев мою беспомощность, Семен помог доползти до землянки. Там стонали четверо бойцов. Примостившись у края лаза, он по рации стал передавать в штаб координаты нашего местонахождения.
«Значит, вызывает огонь на себя. Плохи наши дела», – поняли находившиеся в укрытии раненые.
Разрывы и выстрелы понемногу затихли. Раздавались голоса боевиков, все же захвативших высоту. Вход в землянку закрывало тело убитого морпеха, поэтому невозможно было разглядеть, что творилось снаружи. Раненые вели себя спокойно. Кто в зубах, кто в руках держали гранатные чеки. В плен моряки не сдаются! Совсем скоро, минут через двадцать, последний бой для нас завершился. Неожиданно земля содрогнулась от сильного удара, затем последовал второй и третий толчки. Но каменный грунт, в котором было вырыто наше убежище, выдержал мощные взрывы. То била по высоте наша авиация, как раз по координатам Семена. Нас откопала прибывшая на помощь разведгруппа десантников. А моим спасителем был тот самый авианаводчик. Оказалось, именно Семен своим телом закрыл вход в землянку, и боевики нас просто не заметили. Из пятнадцати человек выжили пятеро раненых .
– Хлебнул лиха, Петрович, – с уважением проговорил Николай. Сергей же, еще не остывший от заново пережитого, поднялся и упругой походкой зашагал по качающейся палубе в сторону кормы.
– Развеяться ему нужно, – пояснил Афанасий.
– Да, – как-то сострадательно поддержал его Николай, – места для прогулки на корабле хватает, почитай, до кормы с полкилометра будет.
21
Входили в полосу штормового циклона. Надежный, непотопляемый, построенный по последнему слову техники корабль, казалось, не обращал внимания на волнующийся океан, словно чувствовал моральную поддержку людей, находящихся на его борту, и стремился оправдать свое морское предназначение. Смело зарывался носом в набегающую волну, будто огромное сказочное животное, величественно ложился на очередной штормовой вал своим огромным стальным телом.
А что моряки? Им оставалась вера в исключительность своего корабля. На самом деле они самонадеянно заблуждались. Для морской непредсказуемой бездны любой корабль представлял чужое материальное тело. Известно, что корпус корабля, находящийся в воде, всегда подвергается воздействию двух сил: силе собственного веса и выталкивающей его из воды. Стоит захотеть, и огромные массы взбешенной воды сметут все на своем пути. Не люди покорили океан, а океан допускал их на свою территорию.
Многотонный корабль, длиной в триста метров и высотой с двенадцатиэтажный дом, неуклюже переползал пятибалльную волну. Восемь вспомогательных дизелей, каждый равный мощности линейного тепловоза, на пределе справлялись с усиливающимся штормом. Всему виной была высокая парусность корабля. Энергетическая установка, включающая в себя восемь паровых котлов мощностью в 200 тысяч лошадиных сил, не работала, находилась в законсервированном состоянии, поэтому буксирам приходилось трудно, штормовой океан на них отыгрывался за свое бессилие перед авианосцем. Легко вскидывал на волну и держал в таком состоянии какое-то время. При этом винты судна обнажались и работали вхолостую, вися в воздухе.
Килевая качка изматывала и экипаж. Но больше всего от нее страдал сам корабль. Обтекаемый наклонный форштевень помогал ему преодолеть любую волну, но спуск с ее вершины был опасен для корабля, она запросто могла переломить его пополам. Правда, люди и здесь попытались перехитрить стихию, создали особые холостые шпангоуты , пружинящие под напором воды, отчего стальной корпус корабля сильно скрипел, словно колеса давно не смазанной телеги.
– Скрипит, гад, как сарай на свалке, – с испугом прошамкал своим беззубым ртом «бандерлог».