У штрафников не бывает могил - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Першанин cтр.№ 12

Сказано было с таким пренебрежением, что я от злости не нашелся, что сразу ответить. Сгоряча попросил, чтобы отпустили и меня.

— Буду на перевязки приходить, — обещал я.

— Лейтенант, ты хоть не дури! — раздраженно ответил капитан-хирург. — В героев играют. Ты в башку железо поймал, и неизвестно, чем еще все кончится. Ты из Ташкента родом?

— Нет, из Заволжья. А в Ташкентском училище курсантов обучал.

— Тогда сам должен понимать. Отсыпайся как следует и на процедуры вовремя приходи.

Я и без хирурга знал, что раны в лицо или голову — штуки поганые. Случаются частые осложнения, даже заражение крови. А если мозг задело, выживешь или нет, только богу известно. Мой осколок вроде до мозга не достал, но чувствовал я себя неважно. Усилилась боль в ухе, она пульсировала, отдаваясь во всей голове.

Я решил, что Иванцов все же гадостный парень. Чего он из санбата убежал? В бой рвался? Так полк все равно в тылу стоит. Покажет Гладкову и подчиненным, что плевать ему на раны, и завалится в землянку спирт хлебать. Толку от него с поврежденной рукой все равно никакого. А у меня к ночи поднялась температура, раздуло лицо. Делали уколы, но они не помогали. Я не мог спать, и мне дважды вводили морфий. Собрались было переводить в госпиталь, так как требовалась операция. Потом операцию сделали на месте.

Оказалось, что вторая часть осколка влезла куда-то глубоко. Образовался гнойный мешочек, который разрезали и вычистили. Дня два я лежал мокрый от слабости и пота, которым обливался несмотря на холод в палате. Снова завели разговор о госпитале, но решили еще повременить.

Меня пришли навестить Антоха Чепелев, Никита Пинчук и силач Завада. Кормили в санбате хорошо (впрочем, я тогда ничего не ел), но ребята принесли копченой колбасы, американского паштета и выпивки. Пить я опасался, да и не слишком был привычен к алкоголю. Но все же два раза по полстакана принял. Появился аппетит, и я впервые дней за пять съел кусок колбасы, бутерброд с паштетом, что-то сладкое.

Ребята рассказывали ротные новости. Иванцов, хитрован, сбежал из санбата потому, что имел свой расчет. Ходили упорные слухи, капитана Гладкова назначат комбатом, а Иванцов мылился на его место.

— Не поставили?

— Нет, — покачали головами ребята. — Оно и к лучшему, что Гладкова оставили. Поставь ротным такого, как Иванцов, он за звездочки и ордена людей, как дрова, класть будет.

В полку, а тем более в батальоне трудно что-либо скрыть. Однажды, еще до меня, на каком-то празднике подвыпивший капитан Гладков обронил фразу о том, что знает каждого бойца в роте, все, как родные, — тяжело видеть, как они в бою гибнут. В принципе, нормально сказал. Ивану Алексеевичу Гладкову было под сорок лет, он и взводом долго командовал, и ротой, аж с сорокового года. Сослуживцы батальоны возглавляли, кто-то и в полковниках ходил. Хороший командир, но карьера у Гладкова не слишком складывалась.

А тут после Сталинграда и Харькова, пока я лежал в санбате, вручали награды, присваивали очередные звания. Начштаба полка предложил кандидатуру Гладкова на должность выбывшего комбата. Опытный, грамотный командир, воевавший с осени сорок первого, Гладков с новой должностью вполне бы справился. Но командиру полка попала вожжа под хвост. Мол, ему комбаты-орлы нужны, которые, не колеблясь, в бой роты посылают, а Иван Гладков над погибшими панихиду разводит. Рота ему родной стала! С таким настроем много не навоюешь.

Лизоблюды поддакнули. Кто-то вспомнил, как Иван Алексеевич слезу пустил, когда умирал его ординарец, ну и решили оставить Гладкова ротным. А ведь ротный наш не из мягкотелых был, решения принимал верные, и рота дралась не хуже других.

— Переживал Иван Алексеевич, — рассказывал Антон. — Комбата он заслужил. А Иванцов уж как на его место рвался.

Награды вручили немногим. Капитану Гладкову — орден Красной Звезды, первый орден за полтора года войны. Иванцов, Завада и кто-то из бойцов получили медали. Спасибо и за это. Раньше вообще наградами не баловали.

Хорошо с ребятами посидели. И выпили, и откровенно все новости обсудили. Хотя скажу откровенно, я ведь тоже на медаль рассчитывал. Две пулеметные точки подавил и дал возможность роте успешно атаковать. Ладно, обойдусь.

В санбате пролежал недели две. Снова принял взвод. Много новых лиц. И что меня удивило, некоторые еще ходили в гражданской одежде. Старые шинели или телогрейки всем нашли, но под ними носили домашние свитера и брюки самых разных цветов, не говоря про обувь.

Сразу включили в учебу — никак не забывали мое преподавательство в Ташкентском училище. Кроме своих новобранцев, дали человек по пять из 1-го и 3-го взводов. Если Чепелев и Иванцов обучали тактике, то боевую подготовку повесили на меня. С оружием было туго.

Получили по ленд-лизу партию американских винтовок «спрингфилд». С ней проблем не возникало. Простая хорошая винтовка на десяток сантиметров короче трехлинейки, и удлиненное до самой мушки ложе. Прицел был в ярдах (0,9 метра), но к этому легко привыкали. В роте «американками» вооружили примерно треть бойцов. На пристрелку выделили всего по двадцать патронов.

Но проблемы нештатного и трофейного оружия я уже испытал. После первых же боев начнется нехватка патронов. Винтовки погрузят в обоз и начнут заменять трехлинейками, оставшимися от выбывших из строя бойцов. Во взводе имелись поначалу с пяток румынских винтовок «манлихер», но вскоре кончились патроны дефицитного калибра 6,5 мм, и «румынки» потихоньку выбросили.

В полк поступили также несколько десятков американских автоматов «томпсон» необычно крупного для нас калибра 11,43 мм. Автоматов ППШ тогда было мало, и «томпсоны» расхватали, кто успел. Нашему взводу не досталось, но я особенно не жалел. Знал, что патроны к этим автоматам исчезнут очень быстро.

Старые гранаты РГД-33 полностью заменили на простые и легкие РГ-42, стало больше противотанковых ружей. Зато получили другой «сюрприз». Часть винтовочных патронов оказались с металлическими гильзами, а не с латунными, как обычно. В сырости они быстро ржавели, и, кроме того, ими нежелательно было заряжать диски ручных пулеметов. Но шла война, и воевать приходилось тем, что имеем. Приказал, чтобы металлические патроны постоянно протирали масляной ветошью.

Пришли несколько опытных бойцов, выписавшихся из госпиталей. Хорошо запомнился младший сержант Зиновий Марков. Широкоплечий, кудрявый, он был симпатичен, на него заглядывались женщины. Говорил он, слегка заикаясь. Прошел срочную службу еще до войны. Едва вернулся, женился, и снова призвали. Я поставил его командиром отделения и не жалел о своем выборе.

Вновь прибывшие запоминались и хорошим, и плохим. Худого невзрачного парня со шрамом на лице и вставными железными зубами все называли Рюха. Он был опытным пулеметчиком. Зато достал меня своими болячками красноармеец, переведенный из обоза. Он находился там после ранения и со страхом ждал, когда нас направят на передовую.

Однажды я застал его сидящим в леске с босыми ногами, опущенными в снег. Я пообещал написать рапорт, что фактически означало трибунал. Обозник уговорил меня промолчать об этом случае. Обещание я выполнил, но, как в дальнейшем я убедился, натура его такой же и осталась.