Экспедиция в один конец - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Молчанов cтр.№ 81

— Я брал с собой много личных медикаментов, — сказал Каменцев.

— Нет, — поджал губы араб. — Данный инсулин в России достанешь едва ли. Однако не в этой частности дело. Дело в маркировке партии. Такие совпадения исключаются. Кроме того, есть еще одна пустяковая частность: наблюдательный господин Еременко заметил пластырь на ваших пальцах и выдвинул дополнительную версию… Мы ее также проверили. И обнаружили в кармане вашей куртки остатки стекол от ампул. Маленькие, оставшиеся в шве, однако подтвердившие данное предположение… Судя по всему, устроив пожар, вы занервничали и опрометью бросились прочь. Боком задели за какой‑нибудь выступ, затем, поняв, что часть ампул повреждена, машинально и опрометчиво сунули руку в карман…

— Пальцы я порезал собирая разбившееся предметное стекло, — сказал Каменцев, — а что касается моего кармана, то…

— Позвольте я продолжу, — перебил араб. — Ваша главная ошибка состояла в том, что вы клюнули на провокацию Кальянрамана. Который, кстати, мог бы действительно перебиться и безо всякого инсулина. На таблетках. Но он ловко провел вас за нос, господин гуманист, и теперь мы твердо знаем одно: вы готовы любыми путями попасть в Америку, пусть для этого будет необходимо изувечить всю исследовательскую аппаратуру и механизмы судна. Но — вот проблема! Господин Еременко уверен, что исчезновение штурмана — ваших рук дело. А я думаю, что это сделал ваш сообщник. Из каких только соображений? Но, полагаю, данный вопрос мы проясним. Потому что имя сообщника вы, безусловно, нам назовете.

Каменцев равнодушно хмыкнул. Произнес:

— Бред… — И подумал: "А что, если рассказать о Сенчуке? Но ведь по всему выходит, что старпом действовал наперекор всей этой кодле, а значит… Вот бы Сенчуку рассказать, что я знаю о нем, тогда бы появился шанс…"

Дрожали на потолке тени. Черные глаза недвижных людей сверлили его, парализуя волю. Слабели ноги, путались мысли…

— Вы задумались, а это уже неплохо, — подытожил араб, поднимаясь с табурета. — Что же… Я дам вам на раздумье некоторое время. Если не используете его продуктивно…

— Тогда в твоей жопе будет работать гестапо, — вставил Еременко. — Эй! крикнул в сторону коридора. — Вы, трое, — сюда! — И, мельком осмотрев прибывших морячков, кивнул им на Каменцева, приказал: — Отведите доктора в его каюту. Двое останутся с ним. Глаз с него не спускать! В каюте пусть ни к чему не прикасается. А сами все там детально осмотрите. Кстати, господин судовой врач, позвольте вас обыскать…

— Пожалуйста… — Каменцев поднял руки, разведя их в стороны, и один из матросов тут же принялся выворачивать его карманы, из которых извлек лишь железное колечко с ключами от каюты и санчасти.

— В каюту его! — повторил второй помощник. Один из матросов грубо потянул Каменцева за рукав. Выходя из санчасти, он машинально бросил взгляд на стоявшую на столике плитку. Вот тебе и невроз…

Ощущая на спине свирепое дыхание молчаливых стражей, он двинулся знакомой дорогой к каюте. По пути встретился выглянувший в коридор Забелин, разбуженный, видимо, сигналом аварийной тревоги.

— В чем дело? — настороженно осведомился он, перегораживая дорогу конвою, сопровождающему товарища.

— Они думают, что я поджигатель, отравитель и диве… — торопливо поведал Каменцев, однако окончить фразу не сумел: один из матросов грубо толкнул его, прикрикнув:

— Р–разговоры! — И, обернувшись в сторону Забелина, рявкнул: — В каюту! Ну!

Через минуту Каменцев сидел на табурете, наблюдая, как морячки перетряхивают его личные вещички и казенную мебель в поисках, видимо, предметов подозрительного свойства.

В виске билось тупо и нудно: "Проиграл. Подчистую. Все проиграл! Что же… Значит, не судьба".

Он поймал себя на мысли, что подступившие отчаяние и страх живут как бы вне его. Сам он был пуст. Пуст подобно кокону.

Побег, начавшийся в осенней степной дали, отделенной от него ныне сотнями миль и, как казалось, прошедшей вечностью, все же окончился тем, что он попался в ловушку поигравшей с ним в жестокие пятнашки судьбы. Производящие шмон матросики, конечно, не менты, однако — знать бы, кто лучше? И сейчас он не против, если бы его надежно и бдительно доставили к тому причалу, куда подъедет тюремный автозак…

Лучше бы он оставался в зоне!

Ах, эта дивная уютная зона! Четкие законы казенного бытия, родные российские зэки с интересными и не очень судьбами, туповатые контролеры, румяный конвой, да убоящийся отклонений от устава несения боевой службы и вообще законности своих действий…

Он тряхнул головой, словно прогоняя одуряющую истому безысходных мыслей.

Нет, раскисать не стоит! Не все так просто на этом суденышке, сообщение в министерство о диверсанте–враче едва ли целесообразно, а вот суд на месте ему, вероятно, грозит… И открутиться удастся едва ли…

Нет, ты обязан открутиться! Любой ценой!

И он уже снисходительно посмотрел на пыхтящих в усердном исполнении полицейского мероприятия матросиков, не нюхавших ни зоны, ни пронзительного воздуха той свободы побега, что подобна прыжку в пропасть. А отвага, что способность к прыжку определяет, уже неистребима, как тот самый выработанный жизнью и стремлением к ней рефлекс…

Он был уверен, что совершит побег. И вновь на него начнется охота. Последняя. Без шансов избегнуть ее смертельного финала.

Однако умрет он свободным. Что тоже является большой жизненной ценностью.

Вечером в каюту Прозорова наведался Крохин. На посиделки, с бутылкой спиртного.

— Володя, извини, вызывают к капитану, — прямо с порога отвадил его Прозоров. — В другой раз. — И — захлопнул перед его носом дверь.

Попытки Крохина навязать Ивану Васильевичу свое общение стали уже вызывающими. Кроме того, настораживала Прозорова не столько очевидная должностная неопределенность бывшего журналиста, сколько то, что сразу же по прибытии подполковника на судно Крохин напористо–инициативно поспешил установить с ним контакт, задавая массу вопросов об МЧС, системе связи с ведомством, биографии нового знакомого, хотя, с другой стороны, откровенно говорил и о себе, допуская известную критичность в отношении своего непрофессионализма как на море, так и на суше. Попутно сетовал на вероятную необходимость возвращения к прежнему журналистскому ремеслу, обосновывая свое участие в плавании прежде всего тем, что готовится написать грандиозную книгу о собственных иноземных скитаниях.

Вертлявость и говорливость этого путешественника за деньгами сеяла сомнения, он действовал как явный, пусть и неумелый разработчик, однако отказаться от общения с ним было бы глупо: Крохин являл собой источник довольно‑таки безыскусной информации, чью искренность во многом определял алкоголь, которым человек свободной профессии явно злоупотреблял. Кто только направлял его действия? Скорее всего, Ассафар.

Сейчас же Прозорову действительно было не до общения с этим назойливым типом. Ивану Васильевичу срочно следовало связаться с генералом Ладыгиным.