Взорвать Манхэттен - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Молчанов cтр.№ 134

Барбара кажется мне привлекательной, как никогда. Вернее, последние лет пять. Изначальный предмет моих вожделений, создание, дышавшее красотой и свежестью юности, принадлежит прошлому. И моей неверной памяти. Миллиарды атомов, некогда составлявших мою любимую, распылились в пространстве, оставив лишь матрицу формы. То же произошло и со мной. Но другим атомам, воплощающим наши теперешние тела, перешла эстафета и знание о нас прежних. Деформированное, подточенное временем. И в этих деформациях, − суть нашего старения. А вот старость − это вовсе не возраст, не количество. Это − качество. Старость − это уже амплуа. Скоро мне придется его освоить.

Я беру Барбару за руку.

− Погоди. Не спеши уходить.

− Ты намерен вспомнить молодость?

− Угадала. Я ее только что вспоминал.

Все было по-прежнему: вокзальная кутерьма, груда вещмешков на перроне, перекличка, купе, набитые одетыми в камуфляж рослыми развязными парнями, моими товарищами; обилие закуски и водки на столиках, уплывающий перрон, и волнующая даль предстоящей дороги.

Я шатался по вагону, заглядывая то к одним, то к другим сослуживцам, прислушивался к разгоряченным речам, воспоминаниям о горячих кавказских буднях, спорам и анекдотам, понимая, что это ветреное дорожное празднество мимолетно, и уже завтра сменится тревожной опасной явью.

Скоро пойдут дожди, раскиснут дороги, дымная тяжелая хмарь повиснет над горами, подернутыми первым снежком, и радовать будет одно: облетит «зеленка», просторнее станет в корявой горной поросли, запрячутся по норам «духи», и шансы получить неизвестно откуда прилетевшую пулю значительно уменьшатся.

Я ехал на Кавказ, не испытывая никакого желания к проявлению героизма и отнюдь не воодушевленный своей миссией. Я не мог осознать владеющие мной кислые чувства, но, как бы ни старался привнести в себя оптимизм, понимал, что направляемся мы на дело, чей финал безрадостен и неясен. После всего произошедшего со мной, теперь мне казалось, что все в этом подлом мире просчитано, поделено, и мы − расходный материал в играх негодяев, пекущихся лишь о своих шкурах. Сможем ли мы удержать Кавказ в узде, если за нами нет правды, веры, силы и убежденности, − всего того, чем, как ни парадоксально, обладала Советская власть, сумевшая внушить к себе уважение горцев. Мы же способны лишь до поры прикармливать одних властительных бандитов, дабы те противостояли другим, − конкурентам, не допущенным к бюджетной кормушке. Но ведь существуют еще тысячи нищих, озлобленных, потерявших все, и есть лукавые, что поднимут их на всеобщий бунт. И на костях нищих отгремит та война, где все мы, ныне следующие на нее, здоровые и красивые, и поляжем. А после перед нами извинятся, поскорбят над гробами, и скажут, что Кавказ, увы, выбрал свой путь, который следует уважать в текущем моменте современности, и теперь нам пора перейти к защите примыкающих к нему российских границ. Граждане добровольцы, милости просим к окошкам военкоматов, необходимо в очередной раз спасать Отчизну и кошельки управляющих ею.

Большинство из нынешних добровольцев, едущих со мной в поезде, было мне знакомо. Но, зайдя в очередное купе, в дымном бесшабашном веселье, среди звона стаканов, гвалта и запальчивых тостов, я словно напоролся на клинок чужого, отстраненного взора.

Я не встречал этого парня прежде. Ряшка у него была ничем не примечательной, вполне стандартной: раскормленной, туповато-сосредоточенной, невозмутимой, но его выдала суть обращенного на меня взгляда. За ним таился беспощадный, звериный ум. И еще − ледяная, продумываемая оценочка. Так опытный забойщик смотрит, примериваясь, на матерого кабана.

Задержи я на нем свои глаза лишнюю долю мгновения, и мы бы прониклись враждебным откровением своего понимания друг друга. Но я вовремя обернулся к иному служивому, рассмеявшись беспечно, указал ему на прилипший к подбородку хвост кильки:

− Тебе надо побриться, товарищ…

− Слышь, Макс, ты же был капитаном, а сейчас вдруг − старлей…

− Да, получил очередное звание. Если так дело пойдет дальше, надеюсь через пару лет дослужиться до прапора…

И, покосившись на зеркало, среди простецких разгоряченных лиц, вновь различил его улыбчивую физиономию и стальные глаза, продолжавшие холодно изучать меня, безмятежную глупую жертву.

Я не мог ошибиться, я сразу же вычленил его среди тех, кого ощущал органически как своих собратьев по оружию, готовых подставить плечо и прикрыть тебя. А потому безошибочно различил втесавшееся в нашу прямодушную общность чужеродное хитрожопое существо.

Вышел в тряский, пропахший табачным смрадом тамбур. В мутном зарешеченном оконце двери тянулись посеревшие соломенные поля. Бился в стекло сонный комар.

Я отчетливо и опустошенно уяснил, что опять угодил в западню. Что именно придумали относительно моей персоны людоеды из тайных сфер, оставалось загадкой, но попытка ее разрешения означала всего лишь бездействие и безотрадную надежду на то, что, мол, глядишь, и пронесет… Но если существует приказ о ликвидации, он несомненно, рано или поздно, исполнится. Уж кто-кто, а я это знал.

И тут раздался звонок.

− Ну, Роланд-Макс, − сказал голос Уитни, − как твоя жизнь?

− Проходит, − откликнулся я.

− У тебя все в порядке? Ты долго не выходил на связь.

− Я провалил дело, − признался я глухо. − Ваши материалы ушли на сторону.

− Мои материалы в моем сейфе, − сказал он. − И ты немало этому поспособствовал, не переживай. Но да оставим это. Нина беременна, и ты должен вернуться.

Я остолбенел.

− Ты свободен в передвижениях? − догадливо спросил Уитни. И тут же прибавил: − Чутье подсказывает мне, что ты находишься в опасности.

− Вполне вероятно, − отозвался я.

− Ты помнишь моего человека, которого ты навещал?

Я понял, что он говорит о Льве Моисеевиче.

− Приезжай, немедля, по его адресу. Там тебя встретят. Но учти, в твоем распоряжении неполные сутки.

− Спасибо за участие, мистер Уитни.

Я снова припомнил взор нехорошего попутчика. Неполные сутки… Если бы. В лучшем случае − часа два, пока не хватились…

Из кожаного футляра, пристегнутого к ремню, я достал нож-мастерскую. Разведя его звенья, таящие лезвия, отвертки и пилы, получил в итоге пассатижи с узким, хватким зажимом.

Нехотя провернулся треугольный выступ потаенного замка двери. Скрипнули кривые петли. В лицо мне хлынул горьковатый, с запахом железнодорожного полотна, воздух.

Поезд, подъезжая к узловой станции, начал, словно бы по заказу, притормаживать. Под низкой насыпью тянулся ровный, выстланный увядшими, прибитыми травами грунт.