Призрак из страшного сна - читать онлайн книгу. Автор: Анна Ольховская cтр.№ 26

– Твой мальчик? – Павел прищурился и склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то. – А я? Разве не я твой мальчик?

– Павлушенька, родненький! – Марфа упала перед приемышем на колени и умоляюще запричитала: – Не ищи встречи с Сигизмундом, не надо! Это не он! Да, кровь у него дурная, его отец – насильник и маньяк, но сын ведь за отца не отвечает! Он просто разбалованный очень, и все! Он не мог! Не мог девочку твою… Господи, да за что же мне все это!!!

Женщина ничком упала на траву и зарыдала, сотрясаясь всем телом.

А Павла буквально придавило к земле тяжестью этой застарелой боли, горя, отчаяния.

Он присел рядом с Марфой, приподнял ее, прижал к груди и начал покачивать, словно маленькую девочку, монотонно напевая что-то неразборчивое и внушая той, кого он считал матерью, покой и умиротворение.

И рыдания ее постепенно начали затихать. Но Марфа еще минут двадцать сидела, приникнув к широкой и такой надежной груди приемного сына, рядом с которым ей было тепло, спокойно и уютно.

Чего она никогда не ощущала, находясь рядом с Сигизмундом.

– Спасибо тебе, хороший мой, – прошептала женщина, поднимая заплаканные глаза на приемыша. – Как хорошо, что ты у меня есть!

– А кто я тебе, мама Марфа? – тоже шепотом спросил Павел. – И кем тебе приходится на самом деле Сигизмунд?

– Он – мой родной сын.

– А я?

– А ты – урожденный Кульчицкий.

– Что?!

– Я и барыня – мы рожали в один день. У нее родился ты, у меня – здоровый красивый мальчик. Магдалена побоялась показывать тебя мужу, и ее врач пришел с тобой ко мне. И попросил отдать моего сына барыне. А тебя…

Марфа запнулась и отвела глаза.

– Что меня? – напряглись желваки на щеках Павел. – Придушить?

– Ну, он сказал, что ты все равно не жилец…

– Понятно… – холодно усмехнулся Павел, недобро прищурившись. – Мамочка поменяла уродца на красавчика…

– Не суди ее, не надо!

– Не буду. Мне есть кого судить.

– Павел! – Марфа заглянула в глубину его ставших холодными глаз. – Дай мне слово, что не причинишь вреда Сигизмунду!

Глаза закрылись, ответа не последовало. И лицо его словно окаменело.

– Павлуша!

Молчание.

– Ну что же, – опустошенно произнесла женщина, поднимаясь с земли, – поступай как знаешь. Но имей в виду – если с моим сыном что-то случится, я этого не переживу! Я уйду из жизни!

– Это шантаж, мама Марфа.

– Называй как хочешь.

– Хорошо, – глухо прозвучало за ее спиной. – Даю слово. Я лично ничего не сделаю с ТВОИМ сыном.

И он выполнил обещание. Пашка не тронул Гизмо, даже когда тот ранил его. А потом еще и нес этого подонка на руках, истекая кровью, пока не пришла помощь… [4]

Когда правда открылась, Магдалена повела себя вполне предсказуемо – она горой стояла за сына, оправдывая его извращенную жестокость «зовом крови конунгов». Эта женщина, на мой взгляд, была не совсем нормальна – она абсолютно искренне считала своим родным сыном Гизмо. И даже пыталась помочь ему скрыться, когда у мерзавца под ногами задымилась земля.

А еще Магдалена помогала сыночку в устранении нежелательных свидетелей – меня и последней, «свеженькой», так сказать, жертвы Гизмо – модели Карины Эшли, похищенной помощником Сигизмунда прямо со светской тусовки. И – Моники.

Чудом выжившей Моники, которую Павел успел вырвать из лап смерти. А лапы эти принадлежали Гизмо.

В общем, мы с Моникой и Павлом оказались в одной из лучших клиник Москвы.

А Гизмо – в больничке СИЗО.

Магдалена пыталась добиться перевода драгоценного сынульки в хорошую клинику, трясла толстым кошельком, задействовала все свои связи.

Но у нее ничего не вышло. И не только потому, что уж очень жутко «развлекался» ее сыночек – дамочка и сама оказалась под следствием за укрывательство и пособничество преступнику.

Правда, очень скоро все обвинения в ее адрес были сняты – вину взяли на себя исполнители, заявив, что нападение на моих родителей было исключительно их собственной инициативой.

Возможно, если бы к делу подключился Кульчицкий-старший, каким-то образом и удалось бы смягчить условия содержания Гизмо под стражей.

Но Венцеслав повел себя совершенно неожиданно.

Неожиданно для всех, кто его знал и ведал о «повернутости» Кульчицкого на чистоте крови, на достойном продолжении рода, на «правильных» наследниках.

Еще там он повел себя непредсказуемо, на опушке леса, из которого вышел, шатаясь, окровавленный Павел с потерявшим сознание Гизмо на руках. Я бесполезно суетилась рядом с ним. Марфа, увидев, к чему привела взятая у нее клятва, открыла правду о происхождении «Змея Горыныча», и Венцеслав принял сына безоговорочно.

И выражение его лица, когда он узнал о подмене генетически «бракованного» ребенка на здоровенького (как оказалось, лишь внешне) малыша, я не забуду никогда…

А еще мое сознание автоматически отметило непонятную реакцию Дворкина на эту новость. Но тогда я была слишком измучена, чтобы анализировать это.

И только потом, в больнице, когда я немного пришла в себя, я поняла, что именно прочла тогда на лице Александра Лазаревича.

Облегчение. Невероятное облегчение.

Насколько я смогла позже разобраться в личности этого внешне холодного, замкнутого, какого-то роботообразного человека, Дворкин был искренне, не по службе, а по велению души предан Кульчицкому. Можно сказать, они дружили.

И когда в округе начали пропадать девушки, бывший агент «Моссада» сумел сложить два и два. Он все сильнее подозревал Сигизмунда, особенно когда год тому назад исчезли Моника с подружкой. Именно это подозрение заставило тогда Александра Лазаревича обшарить практически каждый камешек, каждый кустик в поисках следов девушек.

Но он и его люди, как и люди из службы безопасности банка (особенно те, кто не уследил за дочерью босса), не нашли ничего. И никого…

Потому что логово поддельного Змея Горыныча тоже было запрятано в старых каменных выработках. Откуда на поверхность не долетало ни звука – крики жертв гасли в толще стен…

Только Павел смог найти это место. И не потому, что обшарил все тоннели – он как раз не любил там бродить, парню и своего личного подземелья хватало.

Пашка отыскал Монику ментально. Он начал целенаправленно искать ее, мысленно искать, сканируя пространство. Отчаянно надеясь, что она жива. Она не могла умереть, не имела права!