Кроме стеллажа, перпендикулярно приставленного к письменному столу. На нем ровной шеренгой выстроились папки скоросшивателей с надписью «Страховой архив». Аккуратные неотличимые папки – только на корешках были последовательно наклеены числа – «1976», «1976а», «1977», «1977а», «1978», «1978а»…
В такой же коричневатый картонный мундир облачена подшивка «Пиеликумса». Ну конечно! Могу голову дать наотрез: в папках с ежегодной датой действительно страховой архив, а в помеченных литерой «а» – мое сокровенное.
Наше с Флором Алексеевичем, с цветочком моим, – наше сокровенное…
Благополучно, не сломав шею, спустилась из окна кабинета в свою терраску, вышла на крыльцо и обессиленно уселась на теплые доски. Нет, невозможно выходить замуж с такими плохими нервами. Слишком сильно напрягаюсь я, слишком переживаю и нервничаю из-за всяких глупостей. Ведь вся затеянная мной история – в масштабе происходящих в мире злодейств – действительно глупый пустяк. Правда, в мировом масштабе жизнь каждого отдельного человека тоже малозначительный пустяк. Только все равно очень жить хочется – каждому отдельному. И если можно, то по-людски…
Компост «Опавшие листья» звучал во мне печальной старой песней и острой ломотой в пояснице, плечах, горели и ныли ладони. Я сидела на крыльце и проклинала в себе отсутствие навыков сельхозработы и свою добросовестность. Честное слово, я переживала из-за того, что сейчас приедет Флор Алексеевич на своем чистеньком «жигульке», уже без ягод и цветов, и очень рассердится на меня, что я не приготовила достаточно хороших удобрений для будущих урожаев сочных ягод и нежных гладиолусов. Стройные, кудрявые букеты гладиолусов уже вовсю раскупают на рижском рынке, чтобы вечером отправиться с ними на именины, дни рождений, на свадьбы…
Какой огромный букет гладиолусов приготовил мне Стратонов к нашей встрече – целый сад! Ведь это все – мне. Интересно, что станет с этими цветами? Позаботится о них кто-нибудь? Ведь этот сад цвел остаточной жизнью, он уже почти умер, как еле живы распускающиеся и благоухающие в вазе срезанные цветы.
Было очень тихо. Бархатисто гудел шмель, ветер принес испуганный сиплый вскрик электрички на станции, листва заговорщицки шепталась, тихонько сговаривалась все рассказать приехавшему Стратонову – о моем безделье, об отсутствии сельскохозяйственных навыков и о том, что я здесь искала не семейного покоя и домашнего уюта, а сокровенный стратоновский архив.
Между перилами крыльца паук свил ажурную круговую паутину, и я, привалившись спиной к двери, следила за воротами через нитяную паучью вязь, потому что я боялась пропустить момент приезда Стратонова; паутина была очень похожа на сетку пулеметного прицела.
Медленно катилось время. Я сходила на кухню, вскипятила чайник, но заварки не нашла. Все полочки были заперты. И шкафчики. И холодильник «ЗИЛ» издевательски забуркотел, когда я бесплодно подергала его запертую ручку. Со стены довольно ухмылялись на выгоревшей фотографии старичок и старушка; может быть, это мои будущие свекор со свекрухой? Симпатичная чета, похожая на пару старых меховых грызунов: он – на выхухоля, а она – на шиншиллу. Вообще-то я никогда не видела живых выхухолей и шиншилл, но мне казалось, что они именно такие, рыжевато-седастые, ватно-жирные, будто добродушные, хоть и мелкохищные.
В своей комнате я переоделась и снова села на крыльцо, неспешно попивала горячую воду из чашки, следила за воротами через прицел паутины и лениво думала о своей жизни. Бестолково она у меня выстраивается пока что. Кто его знает, от чего зависит женское счастье? Не от ума, не от красоты и не от решительности. Наверное, от судьбы. От счастья.
Ждала-ждала приезда своего суженого, а все-таки проморгала. Возник он у меня перед глазами неожиданно, видно, машину оставил на улице, подошел неслышно.
Стратонов качал головой не то укоризненно, не то сочувственно.
– Надеюсь, не устали вы сильно, Наденька? Лишнего не наломались?..
– Нет, Флор Алексеевич, не наломалась, – смирно сказала я. – Я ведь понимаю, что вы мне назначили рабочий урок чисто символически…
– Что значит «символически»? – удивился Стратонов.
– Это значит, что я ощущаю нашу предназначенность друг другу… – сообщила я ему с нежной улыбкой.
– Что-что-что-о? – бесконечно поразился Стратонов моей наглости, забыв в этот миг, что он пригласил меня на свадебное знакомство, а не для изготовления превосходного удобрения «Опавшие листья».
И, ощущая в себе пронзительный звон ярости, я ответила ему с той же безмятежно-ласковой улыбкой:
– Я с первого взгляда не похожа на роковую женщину, но мне кажется, Флор Алексеевич, что я буду вашей последней невестой… Наверное, вам надо остановить свой выбор на мне…
На его привлекательном мужественном лице побежали кривые волны, как на сломавшемся телевизоре, этот разрегулировавшийся экран личности терял контрастность, яркость и цвет, пока не проступила на нем окончательно зеленовато-серозная окраска. От внезапно накатившегося страха он стал окисляться.
– Флор Алексеевич, что же мы с вами о таких важных вещах на крыльце беседуем? Давайте пройдем в дом, обсудим не спеша наши с вами матримониальные планы…
Молча поднялся он по ступенькам, прошел на кухню, сел за стерильно чистый пластиковый стол и строго спросил:
– О чем вы хотели говорить со мной?
– Я мечтаю обсудить с вами наши дальнейшие жизненные планы. Я хочу поговорить с вами о любви, о дружбе, о взаимоотношениях полов, о проблемах брака, о том, как мы будем воспитывать наших будущих детей…
– Вы сумасшедшая? – спросил он с надеждой.
Я медленно покачала головой.
– Тогда вы авантюристка! – уверенно засвидетельствовал Стратонов.
– Ай-яй-яй! – тяжело вздохнула я. – Вы мне так понравились, а я, видно, не произвела на вас приятного впечатления…
Он смотрел на меня пристально, а я читала на экране этого быстро окисляющегося телевизора – он уже был не серый, а желтоватый – отчетливый текст: «Шизоидная блажная баба, бродяга, истеричка… Надо ее быстро и тихо выпереть отсюда… От нее можно всего ожидать… А мне скандалы не нужны… Побыстрее и очень мягко выгнать… вышибить… выпроводить…»
Стратонов добродушно засмеялся, и желтоватый лимонный окрас его щек стал наливаться охрой.
– Надюша, брак, как известно, штука серьезная. И требует не столько решительности, сколько вдумчивого, терпеливого узнавания. Я рад, что мы с вами познакомились, и уверен, что через несколько дней смогу приехать к вам в Москву, чтобы мы лучше узнали друг друга. То, что вы красивая женщина, видно сразу, а все остальное – притрется! А сейчас мы с вами сядем в машину, и я отвезу вас на вокзал, провожу на поезд…
Жеваный, желтушный жлоб, жалкий, жидкий жадюга.
– Спасибо вам, Флор Алексеевич, голубчик! Вы такой внимательный! Но я не хочу вас затруднять, да и расставаться с вами в ближайшее время не входит в мои планы…