Женитьба Стратонова, или Сентиментальное путешествие невесты к жениху - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер cтр.№ 29

В школе Юронис учился слабо, дублировал 1, 4 и 5-й классы… Часто менял места работы и специальности, нигде подолгу не удерживался…

…По физическому развитию соответствует возрасту. Со стороны психики: сознание ясное. Все виды ориентировки сохранены. Держится развязно, груб, на вопросы отвечает с раздражением. Понимает цель обследования и сложившуюся для него ситуацию. На память не жалуется. Обеспокоен предстоящей ответственностью…

Комиссия приходит к заключению, что Юронис душевным заболеванием не страдает и в отношении инкриминируемых ему действий является вменяемым…

Жена Воротникова – Лидия Михайловна – оказалась молодой интересной женщиной с бледным нервным лицом. Почти год как уехала от мужа и живет теперь одна. Шестилетняя дочка находится у ее матери – до тех пор, пока она окончательно не устроится. К мужу возвращаться не думает.

– Вы не знаете, какой это ужас, когда муж каждый день пьян. Теперь с этим покончено навсегда. Решиться трудно было, а теперь уже все нормально. Людочку только жаль, без отца ей придется расти. Но лучше вообще отца не иметь, чем иметь отца-алкоголика. Это ведь не только горестно, это же ведь еще и стыдно.

– Скажите, Лидия Михайловна, а никто из знакомых или родных в Москве не мог дать Попову адрес вашего мужа в Дзержинске?

– Я уже думала об этом, но ничего путного в голову не приходит. У меня здесь живут только сестра с мужем, так они с Воротниковым никаких связей не поддерживают.

– А в Прибалтике у вас нет родственников или знакомых?

Женщина на мгновение задумалась:

– Дело в том, что у меня была подруга – Алла Окк. Она сама латышка, а вышла замуж не то за эстонца, не то за литовца, точно не помню. Это было лет пять назад. Потом она уехала жить в Прибалтику к своему мужу, и мы утратили связь. Если я вас правильно поняла, вы хотите узнать, не могла ли она дать адрес убийцам?

– Вот именно.

– Не думаю. Она с моим мужем даже не была знакома, и адреса нашего у нее, по-моему, не было.

– А где она сейчас живет, вы знаете?

– Конечно…

В тот же день я получила из паневежисской милиции характеристику на Юрониса. Это был воистину замечательный документ. «Юронис состоит на учете в детской комнате с 5 ноября 1966 года, – было сказано в первых строчках характеристики, – за систематическую кражу велосипедов». Потом слова насчет кражи велосипедов были небрежно зачеркнуты, и оставалось неясным – за что же состоит подросток на учете в детской комнате милиции.

«15 января 1966 года – проведена беседа в отношении устройства на работу». Ясно. Только не видно, какие плоды дала эта беседа.

«3 марта – проведена беседа во время рейда с родителями». Беседа во время рейда. Какая беседа, о чем, во время какого рейда?..

«16 ноября – угнана легковая машина, но был задержан, потому что машина забуксовала…» Тут я не выдержала и вслух засмеялась – до того эта запись смахивала на старый анекдот, потому что не легковую машину угнал Юронис, а грузовую, и не забуксовала она, а сжег он мотор, и вообще он «ехал не в ту сторону». Точность этих записей демонстрировала то внимание, с которым относилась к трудному подростку детская комната.

«Проведена беседа в детской комнате, взято объяснение». Беседа на какую тему? Объяснение в чем? И снова, с монотонной унылостью:

«15 декабря – беседа на дому с родителями…

Январь 1967 года – доставлен в вытрезвитель, беседа с родителями…

2 марта 1967 года – во время рейда беседа с несовершеннолетним и его родителями…

27 июня 1967 года – проведена беседа с родителями в отношении плохого поведения их сына…»

27 июня с родителями была проведена беседа о плохом поведении их сына. Замечательно! В этом документе было все замечательно. И то, что несчастная одинокая старуха называется «родителями», и то, что с «ними» регулярно проводят беседы о поведении сына, который плевать на «них» хотел, и то, что воспитание несовершеннолетнего уголовника носит рейдовый характер, и то, что последнюю беседу провели, когда он уже неделю сидел в тюрьме. Правда, начальник милиции капитан Стасюнас не знал, что на этот раз поведение Юрониса было совсем плохое. Он просто человека убил.

Надо было ехать в Паневежис…

Я приехала в Паневежис дождливым осенним днем. Не заходя в прокуратуру, я отправилась домой к матери Юрониса.

Тесный маленький двор, старый дом с залитыми водой, подслеповатыми окошками. Я постучала в дверь, обитую рваной клеенкой.

– Кто там? – спросил за дверью надтреснутый женский голос.

– Следователь из Москвы, – сказала я и потянула за ручку. Дверь послушно растворилась. Седая морщинистая женщина с испугом смотрела на меня. И мне на мгновение вдруг стало совестно, что я еще молодая и совсем здоровая. Такая была эта женщина немощная, серая, усталая. Вся она состояла из одних суставов, будто позвоночник, все прямые кости из нее вынули и только одна дряблая, слабая оболочка невесть как держалась вертикально.

– Да, это я мать Альбинаса, – сказала она, хотя я ее даже не успела спросить. – Вы проходите в комнату, пожалуйста…

Голос у нее был тихий и такой же, как она вся, дряблый и серый. В комнате было пустовато и очень чисто. На стене висела фотография Альбинаса. Я присела к столу и достала из портфеля бумагу и ручку.

– Вы, может быть, чаю попьете? – спросила она робко.

Я быстро сказала:

– Нет-нет, спасибо, не беспокойтесь, я в поезде пила, – и поймала себя на мысли, что брезгую пить в этом доме. И от этого разозлилась на себя. – Казимира Петровна, мне надо задать вам несколько вопросов.

– Да-да, я понимаю, я привыкла уже. – И в голосе ее была необычайная покорность, полное подчинение судьбе и всем людям, кто захотел бы только приказать. Потому что от жизни она уже ничего не ждала – это видно было по ее лицу и совершенно мертвым, бессильным рукам. Ничего хорошего все равно не могло произойти, а хуже, чем произошло, уже не могло случиться.

– …Я сначала боялась соседей встретить, в глаза не могла посмотреть, а потом привыкла. Ко всему человек привыкает: и к горю, и к позору. Все тут сразу на меня…

Она говорила негромко, и речь ее была как стоячая вода: бросил камень, разошлись круги, и снова замерла. Я слушала ее, и у меня все время перед глазами было лицо матери Кости Попова. Сухое, сильное, с крупными чертами, какие вырезал на своих портретах Эрьзя, не стертое и не раздавленное даже этим безмерным горем.

– …Вы и меня поймите: для всех он убийца, а для меня – сын. А много я ему в жизни дать могла? Я же ведь неграмотная, уборщицей работаю.

Мать Кости Попова работала дворником, потом – в пекарне. Людей хлебом кормила, а своих ребят не всегда могла накормить досыта. Голова у меня болит что-то, в висках ломит. Да, о чем это я? Мать Попова тоже не могла дать своим сыновьям многого. И вспомнила почему-то слова своего отца: «Беда в том, что мы ищем точные подобия. А мир фрагментарен. Надо искать сходство в деталях».