— Ну уж… — начинал кто-то из нас.
Но она прерывала его другим излюбленным жестом: рука вытянута вперед, раскрытая ладонь словно останавливает говорящего на бегу.
— Вам придется поверить мне на слово. Когда-нибудь вы сами поймете. А пока просто поверьте мне. Жизненный опыт — это то, что вы добываете в одиночку. Не в школе, не в семье, не в дружеской компании. Только в полном одиночестве, один на один с Жизнью. Этого опыта у меня немного, но он есть. А у вас нет. А когда он появится, будет уже поздно — вот в чем беда.
— Поздно для чего?
— Поздно для того, чтобы выбирать жизненный путь. Раз есть опыт, значит, есть уже и пройденный путь, значит, вы уже выбрали, и выбрали наверняка плохо. Плохо — потому что не имели достаточного жизненного опыта за спиной, чтобы сделать правильный выбор. А значит, выбрали наугад или, еще хуже, не выбрали сами, а вам его навязали родители или учителя. Я не о профессии, поймите, не о том, в какой институт поступать. Это как раз не важно. Жизнь длинная. Не понравится — можно сменить профессию, окончить другой институт, уехать в другую область или даже в другую страну. Но сойти с выбранного в юности жизненного пути — очень трудно. Почти невозможно. Это удается, может быть, одному из тысячи — а то и из миллиона. Гораздо проще сразу выбрать правильный путь.
— Но как?
— Как?
— Как его выбрать?
Целый хор молодых голосов. Я словно слышу их всех: Андрей, Сашка, Борис, Нина, Вера. И я. То есть не совсем я, может — совсем не я, но все же имеющий ко мне нынешнему некоторое отношение Сергей Платонов шестнадцати лет от роду.
— Не знаю, — прижав ладонь к груди, признавалась Наталья Васильевна. Если б знала — была бы профессором, доктором наук, лауреатом Нобелевской премии, а не просто учительницей русского языка и литературы. Да нет, о чем я! Не знаю не потому, что недостаточно умна, а потому что никто не может и не должен знать за всех. Нет одного пути, нет одного рецепта. У каждого из вас свой путь. Каждый должен найти его сам. Самостоятельно. Но не каждый сможет. Я выбрала, я выделила вас шестерых из всех своих учеников именно потому, что вы шестеро — сможете. Не знаю, захотите ли, это потребует от вас определенных усилий и жертв, но — сможете. Если уж вы не сможете, значит, никто не сможет, значит, я зря вас учила, значит, никакой я не учитель, а просто педагог, преподаватель. Дура с университетским дипломом… — Она поникала головой. Но не надолго: — Нет! Я не дура! Я что-то понимаю в этой жизни и в вас, моих учениках. И я знаю, что вы своего добьетесь…
Суть ее размышлений, если пересказать своими словами — все равно воспроизвести их точно я не смогу, — сводилась к тому, что, как бы ни сложились в дальнейшем нашем судьбы, какую бы профессию и место жительства мы ни выбрали, на самом деле нам предстоит выбор всего лишь из двух возможностей: либо быть как все и жить ни о чем, либо нет.
Полярный летчик, альпинист, разведчик, космонавт, писатель, артист, художник — все они обывателю представляются особенными, уникальными людьми. Но даже космонавтов — и тех на Земле уже десятки, если не сотни, и ничем, кроме профессии, они среди остальных не выделяются. Писателей — тысячи, и в массе своей они не просто обыкновенны — они более заурядны, чем люди, которых они описывают. Именно потому, что люди — живут, а писатели — только описывают. На собственную жизнь у них не остается времени.
Что же касается места жительства, продолжала она, то жителям Сахары, Аляски, джунглей Амазонки их места обитания столь же привычны и обыденны, как нам с вами наш серый и скучный промышленный центр.
Так что не ищите новизны и своеобразия в экзотической профессии или экзотическом месте. Ищите их в самих себе. Если вы сумеете отыскать в себе нечто особенное, отличающее вас от других — а в юности особенное есть почти в каждом, и в вас больше, чем в других, можете мне поверить, так она нам говорила, — если вы это особенное отыщите и сохраните, если не пожертвуете особенным ради достижения банального жизненного успеха, как это делают миллионы и миллиарды человеческих особей, то вы, возможно, сумеете прожить свою жизнь не так, как все. И тогда в старости, умирая, вы скажете себе: пусть я не стал миллионером или героем или знаменитостью, но я все же прожил свою жизнь, и прожил ее так, как хотел я, а не другие, и я могу честно сказать себе, что не променял бы мою жизнь ни на чью другую.
— Не спрашивайте меня, о чем эта книга, — часто повторяла она чью-то фразу, — спросите лучше себя, о чем ваша жизнь. И не дай вам бог, добавляла она уже от себя, — если в конце концов окажется, что ваша жизнь ни о чем.
— А как это узнать?
— Это будет нетрудно. Если однажды, лет так в тридцать пять-сорок, вы вдруг проснетесь у себя дома и почувствуете, что вам не очень нравятся женщина, с которой вы спите в одной постели, и вы не любите город и страну, в которой живете, что утром вам не очень хочется идти на работу, а вечером — возвращаться домой, значит, ваша жизнь ни о чем. И если вам нравится женщина, с которой вы спите, нравятся ваш город и ваша профессия, и вы с удовольствием идете на работу утром и возвращаетесь вечером домой, и при этом ни другой женщины, ни другой работы, ни другой страны вы для себя не хотите — и тогда вы проживете жизнь ни о чем. Удачнее, чем в первом случае, но все равно ни о чем. А что вы будете чувствовать, если все-таки не станете такими, как все, если узнаете, о чем ваша жизнь, — это вы сами мне расскажете когда-нибудь, если захотите, конечно…
Понятно, что мы воспринимали откровения Натали достаточно по-детски. И совсем по-детски придумали для себя правила соревнования: каждую неделю мы должны были встречаться и рассказывать друг другу о том, что каждому из нас удалось сделать необычного, не такого, как все. Такое деяние мы называли без ложной скромности «подвигом». И тайным голосованием решали, чей «подвиг» круче, кто занял первое место, кто второе и т. д.
Я, помню, однажды обошел всех, когда опубликовал стихи в многотиражке Уральского университета: никто даже не догадывался, что я пишу стихи, а тут публикация, фамилия и даже фото…
Вера нас удивила тем, что тайно окрестилась в церкви…
Андрей… Не помню, чем удивил Андрей, что-то было, наверное, зато страшно поразила всех Нина, когда в девятом классе забеременела от Юрия Михайловича и вышла за него замуж.
Было это в восемьдесят втором году, еще при Брежневе даже, не при Горбачеве. Те еще были времена. А она ведь не сделала из замужества тайну, и всех учителей пригласила на свадьбу, и все ее друзья, кроме меня, были и в загсе, и на банкете в ресторане, и вволю полюбовались на наших педагогов во главе с директором и представителем районо, и на то, как все они старались делать вид, что ничего особенного не происходит.
Не знаю, как это удалось, кажется, папаша у Юрия Михайловича был крупная партийная шишка, но была сверху дана команда шума не поднимать, скандала не устраивать, сделать вид, что ничего не произошло, и дать возможность новобрачной закончить школу и перестать подавать дурной пример остальным учащимся. И, конечно, самое интересное было потом, после свадьбы, когда новобрачная — уже замужняя женщина во взрослом платье, с золотым обручальным кольцом на пальце — как ни в чем не бывало пришла и села за свою парту рядом с Верой. Хотел бы я посмотреть, как весь класс рассматривал, передавая по рядам, Нинины свадебные фотографии и как физичка, тоже беременная, только уже на четвертом месяце, прогуливалась на переменке под руку с Ниной и они сообща обсуждали свое интересное положение…