Легкий привкус измены - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Исхаков cтр.№ 40

Но легкая гримаска недовольства вновь набегает облачной тенью и опровергает оптимистический смысл слов. И губы женщины на пороге сорокалетия беззвучно шевелятся, словно продолжая фразу: "Да, в сорок лет еще можно жить... но зачем?"

Это вечное "зачем?" отчетливо читается в ее глазах, когда она оглядывалась по сторонам, словно в поисках кого-то, отсутствующего здесь, кто мог бы дать ответ на этот довольно расплывчатый вопрос. Но никого нет рядом - только я сижу напротив, притворяясь, будто читаю книгу, а на самом деле исподтишка разглядывая ее и пытаясь прочесть ее мысли, но она не замечает меня, смотрит сквозь меня остекленевшим взглядом серо-зеленых глаз и не видит, и лишь голова ее время от времени чуть заметно дергается - всегда вправо и вниз. Но она этого не замечает.

5

Происходит все это, как я уже говорил, в небольшом подвальном спортивном комплексе, в коридоре у дверей сауны - я жду Виктора, который пригласил меня попариться в субботний день, женщина, ищущая ответа на вопрос "зачем", только что вышла из сауны и тоже ждет - ждет своего спутника: он пошел искать управительницу, с которой следует расплатиться.

Спутника я видел мельком, со спины, успел только заметить взгляд, которым проводила его женщина, и еще подумал тогда, что вряд ли это ее муж: уж больно ищущим, трепетным, если не сказать - влюбленным, был этот взгляд. Сорокалетние женщины крайне редко смотрят так на своих мужей. Жены чаще всего смотрят недовольно, иногда - со спокойной уверенностью законной обладательницы предмета любви, но почти никогда ищуще-влюбленно. Так можно смотреть на мужчину, который абсолютно свободен в своих проявлениях чувств и может в любой момент повернуться к женщине спиной. Повернуться и тут же напрочь забыть о ее существовании, которое он снисходительно замечает лишь тогда, когда женщина захватывает место прямо перед его глазами.

Мужчина нашел запропастившуюся управительницу, и они вместе идут по коридору к нам - она пересчитывает на ходу деньги, он прячет в карман пиджака бумажник, - и я могу наконец разглядеть его распаренное, довольное, совершенно заурядное, на мой взгляд, лицо. Единственное, что его отличает, так это ярко выраженное чувство собственного превосходства. И мне почему-то думается, что оно не наигранное, не напоказ, а присуще ему от природы - и именно этим объясняется и ищуще-влюбленный взгляд женщины, и то, как осветилось изнутри все ее лицо, едва только в конце коридора показался ее повелитель. Свечение усиливается по мере того, как повелитель подходит ближе, и я понимаю, что завидую ему, потому что именно таким светом должно озаряться ее лицо, когда они занимаются любовью.

И еще я думаю, что кем бы ни был этот самоуверенный повелитель, мужем или любовником, он не может быть тем, кого могла ждать эта женщина в чужой квартире. Тем она явно привыкла повелевать, а этот даже не попросит, прикажет: "Жди меня!" - и она будет ждать, верная и покорная Пенелопа...

Тем временем, подойдя к женщине, мужчина что-то говорит ей и проходит мимо, как бы предлагая ей идти следом, если хочет, - и свечение медленно, как бы нехотя угасает, пока она встает, застегивает тугие крючки шубы (один оторвался и упал, она с досадой поднимает его и сует в карман), поправляет перед зеркалом норковую шапку. Когда она поворачивается, вновь тенью мелькает на лице знакомая гримаска, и все тот же вопрос "зачем?" обозначается в ее глазах.

6

Еще минута, и эти двое уйдут из сауны - и из моей истории тоже. Я ведь ровным счетом ничего не успел узнать о них, не знаю даже, любовники они или муж и жена. И, разумеется, мне в голову не придет расспрашивать о них управительницу: ей как раз за то и платят, чтобы все видеть, но ни о чем не рассказывать, конфиденциальность гарантирована...

Но тут очень удачно врывается мой запоздавший приятель Виктор и первым делом бросается пожимать руку довольному повелителю. Женщине он кланяется почтительно, как малознакомой, однако хитрый прищур его цыганских глаз и кошачье подергивание черного уса подсказывают мне, что тут имеют место какие-то взаимные флюиды. Женщина, кажется, даже порозовела чуть больше, чем прежде, словно жар, исходящий от моего приятеля, оказался сильнее жара раскаленных камней в парилке. Повелитель же подчеркнуто не обращает на свою женщину никакого внимания и всецело поглощен малозначительным разговором с Виктором.

- Вы уже уходите?..

- А вы?..

- А как сегодня пар?..

Короткие фразы на пороге, вопросы, не требующие ответов, еще одно, теперь прощальное, рукопожатие, еще один поклон, чуть более подчеркнутый, чем первый, благодарная улыбка женщины, уверенная спина ее кавалера - и дверь закрывается за ними, они уходят. Но теперь это неважно, теперь они могут уходить сколько угодно, я уже поймал их, уловил в сеть своего профессионального интереса и, зная длинный язык моего приятеля, могу быть уверенным в том, что если и не вся их история, то хотя бы самая пикантная часть ее станет известна мне уже сегодня, сейчас, на раскаленном полке сауны, за накрытым скатертью столом в комнате отдыха, так что совсем им от меня не уйти никогда.

7

Никогда, повторяю я мысленно, обращаясь к ушедшей женщине. Вы, кажется, мечтали об этом "никогда"? Так вот, милая, считайте, что вам повезло. Время беспощадней, чем паровоз Анны Карениной, никому не вырваться из-под его мерно вращающихся колес, но в моем романе ход времени определяю только я - демиург и сочинитель. И сколько бы ни прошло лет и даже десятилетий там, в реальном мире, здесь, внутри выдуманной мной истории, ваше желание исполнится и вы навсегда останетесь сорокалетней.

Нет, не так! Если уж быть щедрым, так щедрым до конца. Если уж пользоваться властью, так на всю катушку, иначе какой интерес! Я сделаю лучше. Я навсегда сохраню вам нынешний возраст, который, уверен, угадал в точности. Я позволю вам навсегда остаться на подступах к сорокалетию и не заставлю переступить пугающий порог. К добру ли, к худу ли, но история, которую я сейчас пишу, будет совсем недолгой и кончится прежде, чем друзья и родственники соберутся у вас в доме, чтобы отметить ваш юбилей.

Однако я вовсе не ради вас стараюсь, мадам, как вы, должно быть, вообразили. Моя история - это не ваша история и даже не моя собственная, это история любви Алексея Михайловича, и поскольку я пообещал ему не открывать свету настоящего лица его тайной возлюбленной, то в качестве прикрытия - и в качестве платы за вашу вечную молодость - я использую ваше.

Таким образом, в моей истории - в истории Алексея Михайловича - вы не героиня, а лишь исполнительница главной роли. И как актриса после спектакля смывает грим, меняет роскошное платье герцогини или лохмотья Золушки на свитер и потертые джинсы и едет, никем не узнаваемая, на трамвае к мужу и детям, так и вы, когда моя история кончится, вольны вернуться в собственную жизнь. Можете любить, ненавидеть, ревновать, изменять мужу... и стареть потихоньку, следуя естественному ходу вещей, в то время как ваша бумажная копия навсегда останется такой, какой я увидел и запомнил вас в узком коридорчике возле дверей сауны...

8