А что осталось от этого счастья? Мордой в подушку, два аборта, волосы, вечно пропахшие дымом его сигарет, от которых меня тошнило, пока сама не научилась дымить. Фотографии студенческой свадьбы - сплошь улыбки да поцелуи, а мне так хотелось послать всех к этой самой матери и бежать. Сама не могла понять, почему хочется. Не скажешь ведь, что не любила. Любила его, еще как. И он вроде тоже. Чувствовала, наверное, что рано или поздно задушит он меня этой любовью, как подушкой.
10
После таких размышлений молодую женщину не тянуло снова встречаться с Бабником. Да и он успокоился: отметился, добился своего - и достаточно. К тому же и жена его стала как-то приторно ласкова с Людмилой, и вспомнились смутные слухи о ее не совсем обычных наклонностях. В другом настроении, Людмила, может быть, и не прочь была бы попробовать непривычно-остренького, но не теперь. Теперь ей хотелось чего-то иного, воздушного, невесомого и обязательно чистого - чтобы прикосновение мужской руки к кончикам твоих пальцев заставляло дрожать всем телом, а не так, чтобы выпить по двести грамм в курортном ресторане, пообжиматься на танцплощадке под знойное танго, выплевываемое в микрофон сквозь желтые лошадиные зубы затраханного вида певицей, - и в койку. Мордой в подушку. Или, для разнообразия, ногами в потолок.
Бабник предпочитал ногами в потолок: его, видите ли, заводила не Людмилина круглая попка, а ее чуть продолговатая грудь, которой сама Людмила немного стеснялась, потому что у нее вокруг сосков росли длинные черные волосики. Бабник от этих волосиков чуть не кончил преждевременно. Но с собой совладал опыт.
Думалось, что после Бабника уже ничего другого не будет, страшно хотелось домой, к мужу - хоть и не было у них романтики, но все же свой, родной человек, залезешь под одеяло, к нему под бочок, уткнешься в него носом - и так спокойно, так сладко спится, никакой романтики не надо, - но тут она познакомилась с молодым инженером с их завода, и между ними завязался робкий, совсем наивный, детский роман, какого ей как раз и не хватало. Были и долгие прогулки при луне, и букеты алых роз, и даже стихи - вот уж чего в ее жизни точно не было, так это стихов в ее честь, если не считать примитивных поздравлений с днем рождения, - но такие вирши по заказу она и сама могла сочинять.
А тут были настоящие стихи, печальные, проникновенные, написанные на небольших листочках плотной, чуть желтоватой бумаги черными чернилами, его аккуратным, очень разборчивым почерком:
Мы встретимся в толпе, в разгаре дня
Меня не различишь ты среди прочих;
Нас ночь сведет, но под покровом ночи,
В кромешной тьме - узнаешь ли меня?..
Это было самое первое, анонимное, потому что еще не были знакомы. Он тайно подкладывал листочки со стихами на ее столик, прятал под салфетку, и однажды она подкараулила его за этим занятием - и так они познакомились. И потом он уже шептал стихи ей на ухо во время тех романтических прогулок при луне, о которых она мечтала как о несбыточном, и лишь затем вручал очередной желтоватый листочек, который она берегла, как драгоценное предсказание судьбы.
Одно только немного встревожило ее, когда они стали подробно рассказывать друг другу о себе. Немного напугало Людмилу то, что юный инженер еще там, в их родном городе, был заочно, не видя никогда Людмилы, влюблен в нее. Вернее - в ее несравненный голос. Он так и сказал: несравненный - отчего она, однако, не пришла в восторг.
- И где же вы слышали мой несравненный голос? - спросила она, заранее догадываясь, каким будет ответ.
- По радио, Людмила Васильевна, - ответил он, глядя на нее с обожанием. Ни одного вашего выступления не пропускаю. Ваш голос - я, знаете, просто упиваюсь им...
Ну вот, думала она. Одному подавай мою круглую попку. Другому - грудь с волосками. А этому - голос. Кончится тем, что он вообще откажется со мной встречаться, будет часами со мной беседовать по телефону, чтобы спокойно, без помех, наслаждаться моим несравненным голосом. А если я, не дай бог, охрипну или вовсе голоса лишусь, он тут же меня бросит. Потому что я целиком, но без голоса, ему не нужна.
11
Людмила - первая моя героиня, которая столкнулась с этой разновидностью любви: любви не к человеку как таковому, а к какой-то части его души или тела. Она первая еще робко, по-студенчески, задумалась, почему иногда человеку тяжело выносить другого человека. Не только физическое присутствие рядом, но и сам факт его существования. Если, конечно, воспринимать другого человека так же, как воспринимаешь себя, - то есть целиком, во всех его внешних и внутренних проявления.
Алексей Михайлович вывел бы из этого целую теорию. Но Людмила была практична - и мысль свою использовала позже на практике. Став хозяйкой собственной газеты, чей желтоватый окрас ничуть ее не шокировал, она отвела специальный уголок для такого рода любителей - "Магазин запчастей". Название присоветовал второй муж -инженер на заводе по производству запасных частей для грузовых автомобилей.
И сколько же писем с откровениями, сколько фотографий самого интимного свойства приносила ей ежедневно почта! Изрядно их оказалось в маленьком уютном городке - поклонников женских ножек, грудей, шей, ушек, пальчиков, писек и попок... Ну, и женские особи не отставали, и предметы их восторга, снятые на цветную пленку и отпечатанные в натуральную величину, причем рядом обязательно для сравнения была приложена линейка, спичечный коробок, бутылка с портвейном, а один раз почему-то масляный насос от ЗиЛ-130, могли бы смутить кого угодно, только не ее, своим давним курортным опытом подготовленную к такому обороту.
Кончилось это печально: в городе завелся маньяк, не удовлетворявший свое больное либидо присылкой фотографий излюбленных местечек - он присылал по почте заспиртованные большие пальцы ног, которые отрезал у живых женщин. Подкарауливал в уединенном месте, усыплял хлороформом или оглушал ударом по голове, профессионально ампутировал большой палец (всегда на правой ноге), погружал его в заранее заготовленный пузырек со спиртом и отправлял по почте в Людмилину газету. Рану на ноге он всегда зашивал, чтобы жертвы не истекли кровью.
Непосредственной угрозы для жизни маньяк не представлял, но женщины были в панике: близилось лето, раздел мод в Людмилиной газете обещал возвращение открытых босоножек на средневысоком каблучке, а какие могут быть босоножки без большого пальца... Так что "Магазин запчастей" - "Отдел уродов", как называли его между собой сотрудники редакции, - Людмиле пришлось прикрыть.
12
Но это было позже, тогда же пришлось выбирать: или оттолкнуть человека, подвергнувшего ее частичной разборке, выбравшего из всего, что составляло ее драгоценную сущность, только голос, ради мужа, предпочитавшего круглую попку, или уйти от мужа и приголубить робкого влюбленного в надежде, что со временем он полюбит и остальное.
Неизвестно, что бы она предпочла, если бы не явное свидетельство измены мужа. Нет, не платочек с пятнышком алой губной помады, забытый Алексеем Михайловичем в кармане пиджака, - у Людмилы не было привычки обшаривать его карманы. Однако со свойственной мужчинам невнимательностью Алексей Михайлович, оставил на самом видном месте, у зеркала головную щетку Людмилы, которой по очереди воспользовались не слишком брезгливые и деликатные гостьи, - так что Людмила обнаружила в ней не только собственные волосы, но и чужие, к тому же двух разных видов: длинные, черные, вьющиеся и короткие светлые.