– И ты был прав.
Мы подошли к могиле, закрытой прямоугольным пластом свежего дерна. Выше по склону бригада могильщиков готовила мини-экскаватором новую яму. Рев мотора подтверждал, что и жизнь, и смерть продолжаются. Вдалеке на западе можно было разглядеть окутанный дымкой остров Каталина. Над ухоженным травяным ковром кружились и жалобно кричали чайки.
На могильной плите был выбит простой текст:
Уилл Трона
1947-2001
Любящий муж и отец,
служивший людям
Стоя у могильной плиты, я сильнее ощутил свою близость с матерью. Меня обожгла мысль, какими одинокими мы с ней стали и как далеки от нас Уилл-младший и Гленн, занятые своими делами. Мэри-Энн всегда была чемпионом по воспитанию в своих детях независимости и уверенности в собственных силах. Она всегда доверяла мне, прививая чувство ответственности и самостоятельности. Сама она была довольно замкнутой личностью и неохотно демонстрировала свои чувства. И обладала безукоризненными манерами. Но сейчас я бы не взялся точно определить, был ли этот изящный стоицизм опорой для нее или тяжелой ношей.
Я взял Мэри-Энн за руку.
– Мама, отец говорил мне, что у тебя было неважное настроение в тот вечер. Ты снова, как он выразился, была чем-то расстроена. Не могла бы ты мне рассказать об этом?
Взглянув вниз на могилу, она качнула головой. Потом вздохнула и посмотрела мне в глаза.
– Поговорим об этом в машине.
Через полчаса мы покидали кладбищенские холмы. У ворот нам помахал рукой человек в черном.
– У него кто-то был. На похоронах до меня дошло, что это та симпатичная мексиканка из конторы Хаима. У него это уже далеко не первый роман. Да ты и без меня знаешь, не так ли?
За последние пять лет, когда я был его шофером, охранником, доверенным лицом, слугой и оруженосцем, мне было известно о четырех таких романах. Два из них длились не больше месяца, а два других были продолжительнее. Но я подозревал, что были и неизвестные мне "случаи".
– Да.
– Ты, наверное, смотрел на меня и думал, что твоя мама одна из тех простоватых блондинок, которые слишком тупы, чтобы догадаться об измене мужа?
– Я всегда считал тебя самой красивой женщиной в мире. И не понимал, почему отец проводит время с кем-то еще. Вначале мне казалось, что ты не догадываешься. Но потом понял, что тебе все известно.
– Каким образом?
– Той ночью, когда ты плакала в своей комнате. В свое время я смотрел кино или читал роман, где обманутая женщина плачет в одиночку в своей комнате. И мне все стало ясно. Мне было тогда лет четырнадцать.
– Ну, это лишь один из множества таких эпизодов.
Я обернулся к ней. Мать улыбалась, но я заметил, как из-под оправы ее очков выкатываются слезинки. Голос ее звучал слабо и надтреснуто, словно морской ветер разрывал его.
– Я так любила этого сукина сына. Но иногда просто ненавидела. О чем я сожалею больше всего, так это о том, что Уилл умер, будучи мною ненавидим.
* * *
Я сразу направился к зданию тюрьмы, но не зашел в диспетчерскую. Несколько минут я трепался с Майком Стейчем, Великаном, надеясь привлечь внимание Сэмми Нгуена, и это сработало. Он окликнул меня и попросил подойти к решетке. Я придвинулся немного ближе.
– С Сэндз все получилось, – сказал я.
– Симпатичная бабенка.
– Но Алекс там практически не объявляется.
– Выходит, она одна. Ты можешь ей заняться.
– Мне не до этого.
Казалось, Сэмми что-то обдумывал.
– Два раза они его чуть не зацепили.
– Везунчик.
– И параноик. Это и спасает.
Великан не выдержал и проревел:
– Потому что эти федералы просто идиоты.
– Если уж говорить про одиноких девушек, то как поживает Бернадетт?
При этих словах Сэмми сразу взглянул на меня с подозрением:
– С ней все в порядке. А чего бы ей не быть в порядке?
– Это ты затеял разговор про одиночество, а не я.
Сосед Майк опять проснулся:
– Она одинока, Сэмми. Они все становятся одинокими – рано или поздно. Чем симпатичнее, тем раньше.
– Заткнись, Майк. Ты снова выводишь меня из себя.
Сэмми обхватил прутья двумя руками. Оранжевая тюремная роба висела на нем, как на подростке.
– Джо, ты хочешь назначить свидание Бернадетт?
– Нет. Но я подумал, что мог бы взглянуть на нее, если, конечно, ты не против. Просто убедиться, что с ней все в порядке.
Сэмми уставился на меня, гримаса замешательства перекосила его лицо.
– Зачем тебе это вдруг понадобилось?
– Ты выручил меня, а я помогу тебе.
– Я просил тебя достать хорошую крысоловку.
– Я не имею права передать тебе такую крысоловку. Но служители планируют разбросать в трубопроводах приманку с отравой.
Великан опять не вытерпел:
– Крысы передохнут и начнут вонять.
– Эта крыса у меня в камере, а не в каких-то трубах, – огрызнулся Сэмми.
– Но чтобы бегать туда-сюда, они ведь пользуются трубами.
– Если бы у меня была обычная пружинная крысоловка, я бы ее давно поймал.
– У меня нет возможности передать тебе такую крысоловку. Это запрещено. Ты можешь разломать ее и сделать заточку.
Сэмми обиженно надул губы.
– А вот я однажды сам сделал ловушку, – вступил в разговор Стейч. – Когда был во втором классе.
Раздраженный Сэмми сверкнул глазами.
– Это когда тебе было шестнадцать, что ли?
– Я отверну твою косоглазую башку, как только будет шанс.
– Благодарю Бога, что поместил меня в блок "Ж". Что за сволота вокруг – одни крысы и кретины.
– А ты повесься, – посоветовал Майк.
– У меня нет ни шнурков, ни ремня, да и за камерой ведется непрерывное видеонаблюдение.
– А ты проглоти язык.
– Когда человек задыхается, то срабатывает рефлекс. Заткнись, Майк. Прошу тебя. Я даже думать не могу, когда ты начинаешь трепаться. Как только ты разеваешь пасть, средний коэффициент интеллекта всего нашего блока резко падает вниз.
– Не надо быть гением, чтобы догадаться, что она сейчас одинока. Она и вправду одинока.
Бросив на меня короткий взгляд, Сэмми отошел от решетки, уселся на койку и снова принялся изучать ее фотографию.