– Какими фактами?
– А теми, которые ты через морг пропустил… Сначала Голиков, затем Молодов, теперь вот Шадрин…
– Голикова и Молодова Востриков на себя взял.
– Ну, ты же в этом сомневаешься…
– Да, но ведь он взял на себя вину. И если бы я решил убить Шадрина, то придумал бы какой-нибудь другой способ. Я бы его просто в воде утопил. Или задушил. Или еще что-нибудь. Но не стал бы закалывать его ударом в шею…
– Ну, возможно, ты решил выручить Вострикова, – неуверенно предположил Прямыхов.
– Выручить его и взять два первых трупа на себя. Вы меня за идиота держите?
– Да нет, не за идиота, – выдержав затяжную паузу, неторопливо проговорил майор. – Мужик ты серьезный, основательный. Не стал бы ты убивать Шадрина из-за жены. Не той ты породы человек. Ты волкодав, а не волк… В этой жизни волкодав, но ведь может быть и вторая жизнь, волчья… В деревне про оборотня говорят. Может, ты и есть оборотень?
– Ага, в погонах… В деревне говорят, что Голикова, Молодова и Шадрина водяной убил. Речной водяной с однозубцем. Так что, выходит, я водяной, а не оборотень, – зубоскальничал Старостин, хотя ему было не до шуток.
– Да нет, оборотень ты, – покачал головой Прямыхов. – Водяной, земной, воздушный – это не важно… В одной жизни ты волкодав, в другой – волк. Нет, я не говорю, что у тебя шерсть вырастает, хвост и когти, но сознание твое меняется. Ты сам не ведаешь, что творишь. Ты даже не знаешь, за что убил Голикова и Молодова. Ты убивал без разбору. Потому что помешался на элитном поселке, ненавидишь его жителей. Безумно ненавидишь и бездумно. Эта ненависть спрятана в тебе, она выходит ночью. Вместе с тобой же и выходит. К реке выходит… Я вот думаю, почему ты место сегодня показал, где след от обуви остался, хотя и не должен был этого делать? Но ты сделал. Почему? Потому что ты действительно думаешь, что не себя, а кого-то другого ищешь. Ты ничего не помнишь, что было с тобой этой ночью, но в голове что-то осталось, поэтому и вывел Снегова на свой след. Правда, ты еще не знал, что это твой след.
– Да уж, даже не знаю, каким смехом смеяться, – скривил губы Федор.
– Нормальным смехом смейся. Сейчас ты нормальный. Это по ночам ты с ума сходишь… Где ты провел ночь, когда убили Голикова? – жестким голосом спросил Прямыхов.
– У себя дома.
– С кем?
– Один.
– А когда Молодова убили?
– Я один живу, если вы не знаете…
– Ты и тогда сам себе был предоставлен. А сегодня ты где ночевал? Тоже дома. И тоже один.
А ведь правда, Шадрина убили, когда Федор ночевал у себя. И в двух других случаях у него не было алиби… И существование элитного поселка вызывало у него если не отвращение, то уж точно антипатию. И жену он Шадрину простить не мог. Но Федор не верил Прямыхову. Не сумасшедший он. И туфли с речной глиной на них ему подбросили… А может, в самом деле это он сам выходил на ночную охоту?
Федор вдруг вспомнил, как смотрел на пляж, когда Молодов рассказывал ему про ночного купальщика. Он же явственно видел, как человек спускается с прибрежного пригорка, идет по пляжу, раздевается… И почему он знает, как убивали самого Молодова? И как Шадрина убили, он тоже представлял, и ведь не ошибся. Тот же Снегов согласился с ним, что Шадрина сначала затащили в воду и убили. И что убийца приплыл с того берега, Федор тоже знал. Как знал, откуда именно приплыл преступник…
– Ну, чего молчишь, Федя? Соглашаешься со мной? – спросил Прямыхов.
Федор тряхнул головой, будто сбрасывая с нее туманящий дурман.
– Должен согласиться. Вы же мой начальник, нам еще служить. Но если я соглашусь, то вы меня посадите, как нам тогда дальше служить?
– Не надо ерничать, Федя. Думать надо. Я ведь человек добрый, если разобраться, мне твоей крови не надо. Давай так, ты признаешься в убийстве Шадрина, а Голикова и Молодова мы оставляем на Вострикове. Одно убийство – это еще не вышка.
– Как я могу в этом признаться, если я ничего не помню? – усмехнулся Старостин.
– А ты вспомни, – озадачился Прямыхов. Похоже, он всерьез поверил в собственный бред.
– А орудие убийства вы не нашли?
– Пока нет, но будет обыск.
– У меня дома?
– У тебя дома.
– А чего время тянуть, поехали, поищем в огороде.
– Почему именно в огороде? – встрепенулся майор. – Ты что-то помнишь?
– Ну, мало ли…. А может, по пути где-то выбросил. Искать надо.
– Да, ты говорил, что выбросил.
– Когда говорил?
– Ты сказал, что Шадрина заостренным стержнем убили. И еще сказал, что преступник этот стержень выбросил. Может, вспомнишь, куда он его выбросил?.. Ведь преступник – это не ты. Преступник – это твое второе «я».
– Только на суде этого не говорите.
– На суде?
– Вдруг вас в психушку на обследование отправят, а заодно и на пенсию.
– Зря ерничаешь, Старостин, – сурово произнес Косогоров. – Я не знаю, какое там «я» было, первое или второе, я знаю, что у тебя дома нашли обувь со следами речной глины. И размер там твой. Ты был на берегу реки ночью. Ты.
– Мы тебя теряем, Олег Евгеньевич, – усмехнулся Федор. – Теряем как опытного оперативника и сыскаря…
– Ну да, сейчас ты скажешь, что туфли тебе подбросили, – скривил губы Косогоров.
– Да нет, никто ничего не подбрасывал. Это мои туфли. И след на берегу я оставил. Да, был я там ночью.
– Ну, вот видишь, – облегченно вздохнул Прямыхов.
– Что я вижу? То, что вы Вострикова под признание подогнали? Так не верю я в его виновность. Сомнения у меня, поэтому и была мысль организовать засаду на берегу. У Ольгина спросите, он подтвердит. А вчера ночью предчувствие меня взяло, вот я и вышел на берег. Ну, чтобы оборотня поймать вышел. Только спать вдруг захотелось, и я обратно домой потопал…
– Врешь!
– А если вру, то что? Кто видел человека на том самом месте, где мои туфли побывали? Кто видел, как он переплыл реку и убил Шадрина? Может, он на лодке к нему подплыл?
– Кто видел? – озадаченно протянул Прямыхов.
– Вот и я спрашиваю, кто?
– Но ты же сказал…
– Я сказал? Я предположил.
– Нет, погоди, ты сказал, что на этом месте был преступник, ты сам там был…
– Может, был, а может, не был. А то, что я сказал, так я не свидетель. Я убийцу не видел. И никто его не видел. И то, что туфли у меня в грязи, так я свободный человек, где хочу, там и хожу.
– Нет, постой. Здесь что-то не так… – совсем уже растерянно проговорил Прямыхов.
– Так это или не так, это уже суду решать. Или прокурору. И вашему начальству. Хотите, чтобы вас на смех подняли? Маразматиком назовут, на пенсию отправят. Вам это нужно, Илья Викторович?