Эпидемия - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Сафонов cтр.№ 20

Он налил сок в стакан и протянул Кашинцеву.

Игорь подумал, что если сейчас возьмет стакан, то непременно расплещет добрую половину себе на колени – так сильно у него задрожали руки.

Он поблагодарил Валерия Алексеевича кивком головы и положил ладони на стол, унимая дрожь. Тот все понял без слов – поставил стакан перед ним и одобрительно потрепал Кашинцева по плечу.

– Продолжайте! – сказал он уже громче, полуобернувшись к дверям.

«Значит, камера где-то слева от меня», – сделал вывод Кашинцев.

С самого утра денек оправдывал худшие ожидания.

Гарина на работе не было: в метро случилась страшная авария, и до обеда все только об этом и говорили. Островский носился по отделению, как большая растревоженная курица-наседка, потерявшая одного из своих цыплят – самого любимого.

Наконец он занял позицию перед телевизором, укрепленным под потолком в холле, и переключался с канала на канал, просматривая все выпуски новостей. В перерывах между выпусками он убегал в ординаторскую, чтобы покормить рыбок – по его словам, только это занятие могло хоть как-то его успокоить.

Алена и сама сильно тревожилась за Гарина. Этот высокий сутулый мужчина с длинными руками и большими красными кистями нравился ей. Он был полной противоположностью ее Леше – плотному, крепко сбитому парню, чьи мускулы так и норовили разорвать обтягивающие свитера и водолазки, которые он любил носить. С Лешиного лица никогда не сходила улыбка (правда, Алена еще не знала, как он отреагирует на известие, что она беременна), а Гарин, напротив, почти всегда был грустным. Он напоминал одного из любимых Алениных актеров, Лайэма Нисона – большой, с грубоватой внешностью и глазами побитой собаки.

Леша был дитя своего времени: молодой, богатый, потенциально успешный, «нет проблем!»; а гаринская печаль выглядела анахронизмом. Но рядом с ним Алена по непонятной причине чувствовала себя всегда уверенно и спокойно. Вот и сейчас в глубине души она верила, что Гарин выберется из любой переделки, не исключая и катастрофу в метро.

Так и вышло: около одиннадцати Гарин позвонил в отделение и сообщил, что с ним все в порядке и он придет на работу завтра.

Островский отнесся к этому, как к большой личной победе. Старик ринулся в кабинет (по расчетам Алены, рыбки к тому времени должны были уже лопнуть, как новогодний салют, – маленькими разноцветными взрывами) и вернулся оттуда необычайно оживленным, с веселыми горящими глазами. От него попахивало хорошим коньяком.

Все началось примерно в два часа.

Островский, успокоившись, сделал обход. Впрочем, сегодня он походил не на доктора, а больше на христианского апостола – добродушный и благообразный. Вокруг него распространялось сияние. Он не выслушивал жалобы, а благословлял пухлой розовой дланью.

Затем он диктовал Алене, а она делала записи в историях болезни.

В половину второго санитарка, разносившая обед, прибежала к Островскому, сильно встревоженная.

– Он умирает! – с порога выкрикнула она.

Островский весь сейчас же подобрался; веселье и хорошее настроение бесследно исчезли.

– Кто?

– Тот, который в боксе!

Островский досадливо поморщился; за волнениями сумасшедшего дня он совсем забыл о странном пациенте.

– Что с ним? – спросил он, вставая.

– Посмотрите сами, – ответила санитарка – простая женщина лет пятидесяти, расплывшаяся и бесформенная.

Ее красные натруженные руки дрожали, а зубы выбивали частую дробь.

– Я с вами, Владимир Николаевич? – сказала Алена.

– Нет. Оставайся здесь.

Островский открыл ящик стола, достал из коробки пару резиновых перчаток и свежую маску.

– Я совсем упустил из виду этого парня, – оправдываясь, сказал он. – Ты лучше вот что, сходи-ка в лабораторию, проверь, готовы ли его анализы. Если готовы – принеси мне. А я – в бокс.

– Хорошо, – ответила Алена.

Лаборатория размещалась в другом корпусе. Туда можно было попасть двумя путями – по улице и по подземным переходам, связывавшим больничные корпуса. Алена выглянула в окно: мелкий дождик, зарядивший с самого утра, усилился. Она выбрала подземный переход, хоть и не любила эти мрачные, гулкие, всегда пустынные тоннели, напоминавшие катакомбы.

– Владимир Николаевич! Как фамилия больного?

– Ремизов.

– Ясно. Сейчас принесу.

Девушка вышла из кабинета, по коридору прошла до лестницы и стала спускаться в подвал.

Боксы во всех инфекционных больницах устроены одинаково: из коридора дверь ведет в небольшой тамбур, а оттуда – уже в отдельную одноместную палату. Таким образом снижается вероятность распространения инфекции.

Островский некоторое время стоял в тамбуре, наблюдая через стеклянную дверь за молодым черноволосым мужчиной. Ультрафиолетовая лампа, висевшая над кроватью, отбрасывала на лицо больного синеватые отсветы. Островский видел, как черты лица мужчины заострились и стали тоньше. Высокий лоб покрылся испариной, капельки пота искрились, словно кристаллики льда.

Доктор снял халат и взял другой, висевший в специальном шкафу. В отличие от обычного, в нем не было карманов; рукава и воротник наглухо застегивались.

Островский надел на голову шапочку и закрыл лицо маской; затем настала очередь перчаток.

Он походил по тамбуру еще несколько минут, давая УФ-излучению время, необходимое для стерилизации помещения.

Наконец он решил, что пора, и открыл дверь в палату.

Услышав шум, больной поднял голову. Из наружных уголков глаз скатились две розовые слезы. Островский замер на пороге, потрясенный этим зрелищем. В голове замелькали названия страшных заболеваний; каждое из них было опасно и означало смерть.

Он приблизился к постели. От мужчины упругими, почти осязаемыми волнами исходил удушливый жар.

– Ремизов? Алексей? – Островский взял историю болезни, лежавшую на прикроватной тумбочке. Сквозь маску голос звучал приглушенно. – Как вы себя чувствуете?

Пациент закашлялся. На простыню полетели алые прожилки. «ГЛПС», – предположил врач. Пока, внешне, все очень напоминало геморрагическую лихорадку с почечным синдромом.

Мужчина с трудом разлепил тяжелые набрякшие веки. Его глаза будто плавали в густом розовом киселе.

– Кто вы? – спросил черноволосый.

– Я – доктор, – ласково ответил Островский. По его глубокому убеждению, одно это слово способно помочь. – Меня зовут Владимир Николаевич. Как вы себя чувствуете?

Он взял руку больного и ущипнул кожу на предплечье. Складка, появившаяся от щипка, долго не расправлялась.

– Вам нужно больше пить. Вы теряете много жидкости.

Мужчина молчал, и Островский подумал, что он находится в полузабытье, едва осознает, где он и что с ним происходит.