Последнее, что успел почувствовать Иван — это вонь, ударившая ему в лицо из мерзкой черной пасти, жадное чавканье и звук, сухой и отрывистый, как выстрел в осеннем лесу: «Клац!» Пес мотнул лобастой остроухой головой, и Иван увидел, что земля и небо быстро меняются местами. Словно он опять оказался в глубоком детстве и скатывается в бочке с обрыва, перед глазами все крутится: зелень травы, голубизна неба и сверкающее зеркало речки Тихой. Наконец все успокоилось.
Иван попробовал повернуться и не смог. Тогда он скосил глаза и увидел странную картину: чудовище стояло в нескольких шагах от него, уперев мощные лапы в грудь какого-то безголового тела. Тело нелепо загребало ногами, из разорванной шеи со свистом била алая кровь. На левой ладони — белая повязка.
«Это же я…» — Последняя мысль уже не промелькнула, она вяло проползла и затихла. Слабый вечерний свет стал медленно, как в кинотеатре, гаснуть. Стебельки травы приятно щекотали правую щеку…
Голова дернула челюстью. Глаза остекленели. Из разорванных артерий тонкой струйкой змеилась кровь.
* * *
— Шериф, может быть, хватит пугать меня ружьем? Сначала, не спорю, было страшно. Сейчас — тоже немного не по себе. Но уже не так сильно. В следующий раз, боюсь, я обмочу штаны. От смеха. По-моему, вы потеряли чувство реальности. Проще говоря, не можете отличить хрен от пальца. — Пинт не мог заставить себя говорить Баженову «ты». Однако его «вы» не было уважительным, как в случае, например, с Тамбовцевым, просто он хотел держать дистанцию, пусть даже в одностороннем порядке.
— Что тебе здесь надо? — Шериф, напротив, игнорировал правила хорошего тона.
— А вот это — мое дело. И отчитываться я не собираюсь. Ни перед кем, и в том числе — перед вами.
— Все равно придется. — Шериф немного опустил ружье. Давно уже никто не смел перечить ему. Этот Пинт, стоило признать, — достойный соперник. Наверное, у него своя «дыра в голове». Но это ничего не меняло. — Здесь не самое подходящее место для выяснения отношений. Садись в машину, док. Покатаемся.
Пинт пожал плечами, словно говорил: «Пожалуйста. Как вам будет угодно. Но вряд ли это что-нибудь изменит».
Он еще раз оглянулся на мрачный дом, пытаясь разглядеть за пыльными стеклами белую тень. Но в окнах никого не было, черными пустыми глазницами они безучастно смотрели на Молодежную улицу.
Пинт вздохнул, обошел вокруг капота и залез на переднее сиденье.
Шериф осмотрелся: дом, где жила Лена, стоял на отшибе, никаких свидетелей, кроме нее самой, быть не должно. И все же… На всякий случай… Но Молодежная улица, и в обычные дни немноголюдная, сейчас была совершенно пустынной.
Баженов бросил ружье на заднее сиденье и сел за руль, уазик, перемахнув поперек Пятый переулок, прыгнул в тракторную колею и уверенно пополз вперед.
Эта машина, при всех своих недостатках, имела одно несомненное достоинство — УАЗ может легко проехать там, где и пешком-то пройти трудно.
Шериф держался за огромный эбонитовый руль, не для того, чтобы направлять машину — куда она из колеи денется! — просто нужно было за что-то держаться, чтобы не так трясло на ухабах.
Впереди показалась небольшая промоина. Баженов крепко ухватился за руль обеими руками и выкрутил его до упора вправо: уазик дернулся, встал в колее немного наискось, он по-прежнему продолжал ползти вперед, но теперь уже левым боком. Большие зубастые колеса упорно гребли грунт. Наконец они нащупали щебень на дне промоины и зацепились за него. Машина дернулась и стала потихоньку выбираться из колеи. На мгновение Пинту показалось, что они сейчас перевернутся: через лобовое стекло он видел только серое небо, земля осталась где-то далеко внизу.
Но для уазика подобные трюки — это детские фокусы. Машина с рычанием вылезла на пожухлую траву, встряхнулась, как пес, выбравшийся из воды, и покатила по ровному полю.
Теперь Пинту стал понятен маневр Шерифа: он объезжал с тыла липовую рощу.
В тени старых деревьев уютно расположилось городское кладбище: то здесь, то там мелькали красные пятиконечные звездочки на обелисках из нержавейки, сваренные из кусков арматуры и обрезков водопроводных труб кресты, гораздо реже надгробия из мрамора или гранита — жители Горной Долины жили небогато, мало кто мог поставить на могилу памятник из камня. Металлические прутья оград, выкрашенные в голубой или серебристый цвет, напоминали причудливый кустарник, разросшийся между черных толстых стволов.
Шериф остановился, немного не доехав до крайних деревьев.
Он спрыгнул на землю, потопал сапогами, будто разминал затекшие ноги, снял шляпу и аккуратно положил ее на сиденье. Ружье осталось в машине: действительно, сколько можно пугать? Пора от слов переходить к делу. Но… ведь стрелять он не собирался. Есть и другие методы.
— Вылезай, док. — Шериф, не оглядываясь, махнул рукой, призывая Пинта следовать за ним. Он шел, засучивая на ходу рукава.
— Понятно, — усмехнулся Оскар и вышел из машины. Он снял пиджак, сложил его и оставил на переднем сиденье. Затем ослабил узел галстука, вытянул тонкий конец и снял его через голову. — Кажется, нам предстоят мужские игры на свежем воздухе. Что ж, весьма полезно. Для аппетита. Хотя… Я бы и так не отказался что-нибудь съесть.
Шериф остановился. Он наконец нашел то, что искал: ровную площадку размером пять на пять, вытоптанную множеством ног, здесь обычно останавливался грузовик с гробом, дальше покойника несли на руках.
Это, кстати, тоже было распоряжением Шерифа: заезжать на кладбище не со стороны города, а с тыла, он считал, что похороны — не такое уж интересное и веселое зрелище, чтобы за ним наблюдала вся Горная Долина.
— Иди сюда, док! Будем проводить воспитательную работу.
Пинт нагнулся, сорвал травинку, сунул ее в рот. Он подошел и стал в трех шагах от Баженова.
— Я очень не люблю, — сказал Шериф, потирая громадные красные кулаки, — когда кто-то сует нос не в свое дело. Это меня нервирует, понимаешь? Я привык, чтобы во всем был порядок…
— Разве я его нарушил? — перебил Пинт. — Что, в Горной Долине есть запретные зоны, куда ходить нельзя? Шериф молча пожевал губами.
— Я не люблю, когда суют нос не в свое дело, — повторил он.
— А может быть, это как раз — мое дело? — с вызовом спросил Пинт. — Откуда вам знать?
— Послушай, парень. — Шериф начал терять терпение. — Если я сказал, что это — не твое дело, значит, так оно и есть. Запомнил?
— Ерунда, — громко и отчетливо сказал Пинт. Баженов покачал головой, будто соглашаясь с чем-то.
— Ну ладно. Ты сам напросился. — Внезапно он резко выкинул вперед правую руку, намереваясь разбить упрямцу нос. Это здорово помогает в воспитательной работе. Нос — очень болезненное место. Противник сразу теряет ориентацию, он оглушен, из глаз сыпятся искры, хоть прикуривай, по верхней губе текут струйки крови и попадают в рот, мешая дышать. Этот удар Шериф отрабатывал годами. Тут главное — резкость. Выбрасываешь вперед расслабленную руку, чтобы мышечное напряжение не замедляло движения, и в пяти сантиметрах от носа жестко ставишь кулак на цель. Бах! — и нос лопается, взрывается тучей красных брызг. На этом подготовительный этап можно считать оконченным. Дальше следует собственно внушение.