— Мне очень приятно, — звучало как извинение. И сразу короткая атака, стремительное возвращение на оставленные позиции, — по-моему, и так понятно. Без фотографий. Любой женщине будет приятно…
Северцев повернулся и пристально посмотрел ей в глаза.
— Слово «любая» не подходит. Женщина, которая мне нравится, не может быть «любой».
Сказал как отрезал. Возразить было нечего. Да и не хотелось возражать, если честно.
Александр осторожно коснулся ее руки. Легко и невесомо, но Анна ощутила ускользающее тепло его пальцев — сквозь ткань блузки и плаща. Он сделал это так, словно ничего не вкладывал в этот жест, но почему-то по телу Вяземской пробежала короткая дрожь, очень походившая на электрический разряд.
— Куда мы едем? — спросил он.
— Вот… Здесь… Уржумцева Екатерина Алексеевна. Я выписала адрес… — Анна засуетилась, доставая из сумочки блокнот. Это было не так-то просто — достать блокнот одной рукой. Вторую, правую, она держала неподвижно, опасаясь разорвать легкое касание. — Кутузовский проспект, дом 5. Это недалеко.
* * *
Дом 5/3 стоял на пересечении Кутузовского проспекта и Украинского бульвара. Огромное здание, возведенное еще в те времена, когда жизнь текла размеренно и неторопливо, а жилые дома росли медленно и основательно, подобно пусть не очень красивым, но могучим и крепким деревьям.
Анна въехала во двор, остановила машину возле третьего подъезда и заглушила двигатель.
— Вы уверены, что мы поступаем правильно? — спросила она.
— Несомненно! — ответил Александр. — Любой человек гораздо охотнее станет беседовать с журналистом, чем с психиатром. Поверьте моему опыту.
Вяземская колебалась, взвешивая все «за» и «против».
— Ну что же… — наконец сказала она. — Наверное, вы правы. Пойдемте.
Северцев вышел первым и отворил водительскую дверь. Для Вяземской это было непривычно, но она твердо решила сохранять сдержанное достоинство и быть благородной. Тем более, что это получалось довольно легко — с таким предупредительным и вежливым спутником.
Они подошли к двери подъезда. Северцев набрал на панели домофона три цифры. Раздался долгий зуммер, затем строгий женский голос произнес:
— Да!
— Екатерина Алексеевна? — учтиво осведомился Александр.
— Что вам угодно?
— Моя фамилия Северцев. Я работаю в газете «Московский комсомолец». Скажите, могу я задать вам несколько вопросов?
— Вы хотите поговорить о Константине Родионовиче? О моем сыне? — строгий голос немного смягчился.
Анна и Северцев удивленно переглянулись. Вяземская не знала, как подойти к деликатной теме. Шесть лет — срок немалый, но едва ли этого достаточно, чтобы рана в материнском сердце затянулась. А тут, похоже, проблема разрешилась сама собой.
— Что я говорил? — прошептал Александр и добавил уже громче, в микрофон: — Да. О нем.
— Я знала, что это случится! — воскликнул голос. — Поднимайтесь.
Электрический замок щелкнул, освобождая дверь. Северцев и Вяземская оказались в просторном светлом холле.
— Вы действительно работаете в «Московском комсомольце»? — поинтересовалась Анна.
— Я писал для них — несколько раз. Но в штате не состою. Я нигде не состою в штате. Свободный художник.
— Понятно.
Лифт поднял их на шестой этаж. Северцев и Анна подошли к двери. Она была обита натуральной кожей, от которой исходил слабый аромат горького шоколада. Александр нажал кнопку звонка. Мелодичная трель еще не успела отзвучать, а дверь уже распахнулась. Фигура на пороге отступила вглубь полутемной прихожей.
— Проходите! Проходите, пожалуйста! Я ждала вас! У меня все готово!
Анна чуть-чуть замешкалась. Северцев расценил это как проявление нерешительности и вошел первым. Из-за его плеча Вяземская увидела силуэт, выделявшийся на фоне окна.
— Когда выйдет статья? Это будет целый разворот? У меня есть замечательные фотографии! Просто изумительные, вы сейчас сами все увидите!
Северцев нагнулся, чтобы снять ботинки, но Уржумцева его остановила.
— Не стоит беспокоиться из-за таких пустяков!
Она подошла к дверному проему, ведущему в большой зал, и Вяземская смогла хорошо ее рассмотреть. Высокая статная женщина лет шестидесяти в облегающем брючном костюме с пышными седыми волосами, уложенными в аккуратную прическу.
— Сюда, — сказала Екатерина Алексеевна и вдруг замерла на пороге зала в почтительном благоговении. — В музей… — произнесла она после долгой паузы.
Внезапно Анна ощутила неясную тревогу. Что-то было не так, она это чувствовала, но понять, что именно, пока не могла.
Северцева же, казалось, ничто не смущало. Он сделал несколько шагов и встал рядом с Уржумцевой.
— Меня переполняет радость, — сказала хозяйка. — Я всегда верила, что рано или поздно это произойдет.
Она повернулась к гостям спиной и, величественно подняв голову, прошествовала в центр зала.
Вяземская подбежала к Александру и тихонько потянула его за рукав.
— По-моему, нам лучше уйти, — сказала она и… застыла.
Ее изумило богатое убранство интерьера. Пол покрывали роскошные туркменские ковры, массивная дубовая мебель сделала бы честь Лувру или Зимнему дворцу, но более всего поражал высокий, до самого потолка, портрет в золоченой раме. На нем в полный рост был изображен молодой человек лет тридцати с открытым и мужественным лицом. Он стоял в костюме средневекового дворянина, опираясь правой рукой на тумбу, задрапированную тяжелым алым бархатом.
Справа и слева от портрета висели многочисленные фотографии. На них был все тот же молодой человек: согнувшийся в поклоне с огромным букетом цветов, на съемочной площадке перед камерой, в театральной уборной перед спектаклем, накладывающий грим на красивое холеное лицо.
Уржумцева плавно повернулась. Она напоминала верховную жрицу, собиравшуюся исполнить обряд посвящения для новообращенных.
— Здесь — все… — сказала она и осеклась. Слова застыли у нее в горле. Уржумцева громко захрипела и судорожно рванула кружевной воротник белоснежной блузки; пуговицы из крупного жемчуга посыпались на ковер.
Вяземская испугалась, что женщину сейчас хватит удар: лицо ее стало иссиня-багровым, глаза выкатились из орбит, длинные наманикюренные ногти вонзились в ладони.
— ТЫ!!! — заорала она и ткнула пальцем в сторону Анны. — КАК ТЫ ПОСМЕЛА ПРИДТИ СЮДА?!!
Уржумцева метнулась к столу, схватила мраморную статуэтку и швырнула, целясь Вяземской прямо в голову. Сильные руки Александра оторвали Анну от пола; Северцев резко повернулся, закрывая ее своим телом. Увесистый кусок камня ударился ему в спину — так сильно, что журналист не смог сдержать сдавленного стона, — и с глухим стуком упал на пол.