— Не бросайте. Давайте их сюда, — сказал сержант,
протягивая руку. — Эти шельмы уже хорошо успели поживиться. Ну, что у вас
есть еще? — Его зоркий взгляд скользнул по ее корсажу.
На мгновение у Скарлетт остановилось сердце. Она уже
чувствовала, как грубые руки касаются ее груди, распускают шнуровку.
— Больше у меня ничего нет, но у вас, кажется, положено
обыскивать свои жертвы?
— Ладно, поверю вам на слово, — добродушно ответил
сержант и отвернулся, сплюнув еще разок. Скарлетт вернула ребенка в нормальное
положение и стала успокаивать его, покачивая; рука ее нащупала припеленутый
бумажник, и она возблагодарила бога за то, что у Мелани есть ребенок, а у
ребенка — пеленки.
В верхних комнатах слышен был топот сапог, негодующий скрип
передвигаемой мебели, звон разбиваемого фарфора я зеркал, грубая брань,
изрыгаемая, когда ничего не удавалось обнаружить. С заднего двора неслись
громкие кряки:
— Гони их сюда! Не упусти! — И отчаянное
кудахтанье кур, кряканье уток и гогот гусей. Скарлетт вся сжалась, словно от
боли, когда услышала неистовый визг резко оборвавший его выстрел, я поняла, что
свинью убили. Черт бы побрал Присси! Она убежала и бросила свинью. Хоть бы уж
поросята уцелели! Только бы все благополучно добрались до болота! Но ничего же
ведь не известно.
Она недвижно стояла в холле, а мимо нее с криком, с руганью
бегали солдаты. Уэйд не разжимал вцепившихся в ее юбку скрюченных от страха
пальчиков. Она чувствовала, как он дрожит всем телом, прижимаясь к ней, но не
могла заставить себя поговорить с ним, успокоить его. Не могла заставить себя
произвести ни слова, не могла обрушиться на янки ни с гневом, ни с мольбами, ни
с угрозами. Могла только благодарить бога за то, что хотя еще держат ее и у нее
хватает сил стоять с высоко поднятой головой. Но когда кучка бородатых солдат с
грохотом спустилась по лестнице, таща награбленное добро, какое подвернулось им
под руку, и она увидела в руках одного из них саблю Чарльза, с губ ее против
воли сорвался кряк.
Эта сабля принадлежала теперь Уэйду. Это была сабля его
отца, а прежде — деда, и Скарлетт подарила ее сыну в этом году в день его
рождения. Они устроили тогда маленькую торжественную церемонию, и Мелани
расплакалась — от гордости, от умиления, от грустных воспоминаний, —
поцеловала Уэйда я сказала, что он должен вырасти храбрым солдатом, как его
отец и дедушка. Уэйд очень гордился этим подарком и частенько залезал на стол,
над которым висела на стене сабля, чтобы погладить ее. Скарлетт нашла в себе
силы молча смотреть на то, как чужие, ненавистные руки выносят из дома
принадлежащие ей вещи, любые вещи, но только не это — не предмет гордости ее
маленького сынишки. Уэйд, выглядывавший из-за юбок, услыхал ее крик, обрел
голос и отвагу и громко, горестно всхлипнул, указывая ручонкой на саблю:
— Моя!
— Этого вы не можете взять! — решительно сказала
Скарлетт, протягивая к сабле руку.
— Не могу? Вот как? — произнес невысокий солдат,
державший саблю, и нагловато ухмыльнулся ей в лицо. — Еще как могу! Это
сабля мятежника!
— Нет.., нет. Она сохранилась с Мексиканской войны. Вы
не имеете права ее брать — это сабля моего маленького сына. Она принадлежала
его деду. О, капитан! — воскликнула Скарлетт, оборачиваясь к
сержанту. — Пожалуйста, прикажите вашему солдату вернуть мне саблю.
Сержант, довольный неожиданным повышением в чине, шагнул
вперед.
— Дай-ка мне глянуть на эту саблю, Боб, — сказал
он. Невысокий солдат нехотя протянул ему саблю.
— Тут эфес из чистого золота, — сказал он.
Сержант повертел саблю в руках, луч солнца упал на эфес, на
выгравированную на нем надпись, и он громко прочел ее вслух:
— «Полковнику Уильяму Р. Гамильтону. От штаба полка. За
храбрость. Буэна-Виста. 1847».
— Ого! — воскликнул сержант. — Я сам дрался
при Буэна-Виста, леди.
— Да ну? — холодно произнесла Скарлетт.
— А как же! Жаркое было дело, доложу я вам. В эту войну
я таких схваток не видал, как в ту. Так эта сабля принадлежала деду этого
мальца?
— Да.
— Ну, пусть она останется у него, — сказал
сержант, удовлетворенный доставшимися ему драгоценностями и безделушками,
которые он увязал в носовой платок.
— Но эфес же из чистого золота, — никак не мог
успокоиться солдат-коротышка.
— Мы оставим ей эту саблю на память о нас, —
усмехнулся сержант.
Скарлетт взяла у него саблю, даже не поблагодарив. Почему
она должна благодарить этих грабителей, если они возвращают ей ее
собственность? Она стояла, прижав саблю к груди, а кавалерист-коротышка все еще
спорил и пререкался с сержантом.
— Ну, черт побери, эти проклятые мятежники еще меня
попомнят! — выкрикнул под конец солдат, когда сержант, потеряв терпение,
сказал, чтобы он перестал ему перечить и проваливал ко всем чертям. Солдат
отправился шарить по задним комнатам, а Скарлетт с облегчением перевела дух.
Янки ни словом не обмолвились о том, чтобы сжечь дом. Не сказали ей убираться
вон, пока они его не подожгли. Быть может.., быть может… Солдаты продолжали
собираться в холле — одни спускались из верхних комнат, другие входили со
двора.
— Есть что-нибудь? — спросил сержант.
— Одна свинья, несколько кур и уток.
— Немного кукурузы, ямса и бобов. Эта дикая кошка
верхом на лошади, которую мы видели на дороге, успела их тут предупредить,
будьте уверены.
— Рядовой Пол Ривер, что у тебя?
— Да почти что ничего, сержант. Нам остались одни
объедки. Поехали быстрей дальше, пока вся округа не прознала, что мы здесь.
— А ты смотрел под коптильней? Они обычно там все
закапывают.
— Да нет тут коптильни.
— А в хижинах негров пошарил?
— Там ничего, окромя хлопка. Мы его подожгли. Скарлетт
мгновенно припомнились долгие дни на хлопковом поле под палящим солнцем,
невыносимая боль в пояснице, натертые плечи… Все понапрасну. Хлопка больше не
было.
— Чтой-то у вас нет ничего, а, леди?
— Ваши солдаты уже побывали здесь до вас, — холодно
сказала Скарлетт.
— Верно. Мы тоже были в этих краях еще в
сентябре, — сказал один из солдат, вертя что-то в пальцах. — А я и
позабыл.
Скарлетт увидела, что он разглядывает золотой наперсток
Эллин. Как часто поблескивал он на пальце Эллин, занятой рукодельем! Вид
наперстка воскресил рой мучительных воспоминаний о тонких бледных руках с этим
наперстком на пальце. А теперь он лежал на грязной, мозолистой ладони этого
чужого человека и скоро отправится в путь на север, где какая-нибудь янки будет
щеголять этой краденой вещью — наперстком Эллин!