«Я ведь ни капельки не влюблена в него, — в смятении
пронеслось у нее в голове. — Я люблю Эшли». Почему же так дрожат у нее руки
и холодеет под ложечкой?
Она услышала его тихий смех.
— Не вырывайтесь! Я не сделаю вам ничего дурного!
— Попробуйте только! Я нисколько не боюсь вас, Ретт
Батлер! Еще не родился тот мужчина, которого бы я испугалась! —
воскликнула она, досадуя на себя за то, что голос у нее так же предательски
дрожит, как и руки.
— Восхитительная уверенность в себе! Но не кричите
слишком громко. Миссис Уилкс может услышать. И прошу вас, успокойтесь. —
Казалось, ее растерянность и гнев забавляют его.
— Я вам нравлюсь, Скарлетт, признайтесь?
Это было уже больше похоже на то, чего она ждала.
— Ну, иногда, немножко, — осторожно сказала
она. — Когда вы не ведете себя как подонок.
Он снова рассмеялся и прижал ее ладонь к своей твердой щеке.
— А ведь я, сдается мне, нравлюсь вам именно потому,
что я подонок. Вам в вашей упорядоченной жизни встречалось так мало истинных,
отъявленных подонков, что именно это качество странным образом и притягивает
вас ко мне.
Разговор снова принимал неожиданный оборот, и она опять
сделала безуспешную попытку вырвать руку.
— Неправда! Мне нравятся благовоспитанные мужчины,
такие, на которых можно положиться, что они всегда будут вести себя как
джентльмены.
— Вы хотите сказать: мужчины, которыми вы можете
вертеть, как вам заблагорассудится. Впрочем, в сущности, это одно и то же. Но
не важно.
Он снова поцеловал ее ладонь. И снова по спине у нее приятно
поползли мурашки.
— И все же я нравлюсь вам. А могли бы вы полюбить меня,
Скарлетт?
«Наконец-то! — промелькнула торжествующая мысль. —
Теперь он мне попался!» И с наигранной холодностью она ответила:
— Конечно, нет. Во всяком случае, пока вы не измените
своего поведения.
— Но я не имею ни малейшего намерения его менять.
Следовательно, вы не можете полюбить меня. Я, собственно, на это и рассчитывал.
Так как, видите ли, хотя меня неудержимо влечет к вам, я вас тем не менее не
люблю, и было бы поистине жестоко заставлять вас вторично страдать от
неразделенной любви. Не так ли, моя дорогая? Вы позволите мне называть вас
«дорогая», миссис Гамильтон? Впрочем, я ведь буду называть вас «дорогая», даже
если вам это не очень нравится, так что, в общем-то, все равно, я спрашиваю это
просто для соблюдения приличий.
— Вы не любите меня?
— Разумеется, нет. А вы думали, что я вас люблю?
— Слишком много вы о себе воображаете!
— Ну ясно, думали! Как больно мне разрушать ваши
иллюзии! Мне следовало бы полюбить вас, потому что вы очаровательны и обладаете
множеством восхитительных и никчемных дарований! Но на свете много столь же
очаровательных, столь же одаренных и столь же никчемных дам, как вы. Нет, я вас
не люблю. Но вы нравитесь мне безмерно — мне нравится эластичность вашей
совести и ваших моральных правил, нравится ваш эгоизм, который вы весьма редко
даете себе труд скрывать, нравится ваша крепкая жизненная хватка, унаследованная,
боюсь, от какого-то не очень далекого ирландского предка-крестьянина.
Крестьянина! Да это же просто оскорбительно! От возмущения
она пролепетала что-то бессвязное.
— Не прерывайте меня! — попросил он, стиснув ей
руку. — Вы нравитесь мне потому, что я нахожу в вас так много черт,
которые сродни мне, а сродство притягательно. Я вижу, что вы все еще чтите
память богонравного и пустоголового мистера Уилкса, вероятнее всего уже полгода
покоящегося в могиле. Но в вашем сердце должно найтись местечко и для меня,
Скарлетт. Перестаньте вырываться, я делаю вам предложение. Я возжелал вас с
первой же минуты, сразу, как только увидел в холле в Двенадцати Дубах, где вы
обольщали беднягу Чарли Гамильтона. Я хочу обладать вами — ни одной женщины я
не желал так, как вас, и ни одной не ждал так долго.
От неожиданности у нее перехватило дыхание. Несмотря на все
его оскорбительные слова, он все же любит ее и просто из упрямства не хочет
открыто признаться в этом — боится, что она станет смеяться над ним. Ну, вот теперь
она ему покажет, сейчас он у нее получит.
— Вы предлагаете мне стать вашей женой? Он выпустил ее
руку и расхохотался так громко, что она вся съежилась в своем кресле-качалке.
— Упаси боже, нет! Разве я не говорил вам, что не
создан для брака?
— Но… но… так что же…
Он поднялся со ступеньки и, приложив руку к сердцу, отвесил
ей шутовской поклон.
— Дорогая, — сказал он мягко, — отдавая
должное вашему природному уму и потому не пытаясь предварительно соблазнить
вас, я предлагаю вам стать моей любовницей!
Любовницей!
Это слово обожгло ей мозг, оно было оскорбительно, как
плевок в лицо. Но в первое мгновение она даже не успела почувствовать себя
оскорбленной — такое возмущение вызвала в ней мысль, что он считает ее
непроходимой дурой. Конечно, он считает ее полной идиоткой, если вместо
предложения руки и сердца, которого она ждала, предлагает ей это! Ярость,
уязвленное тщеславие, разочарование привели ее ум в такое смятение, что, уже не
заботясь о высоких нравственных принципах, которые он попрал, она выпалила
первое, что подвернулось ей на язык:
— Любовницей? Что за радость получу я от этого, кроме
кучи слюнявых ребятишек?
И умолкла, ужаснувшись собственных слов, прижав платок к
губам. А он рассмеялся — он смеялся прямо до упаду, вглядываясь в темноте в ее
растерянное, помертвевшее лицо.
— Вот почему вы мне нравитесь! Вы — единственная
женщина, позволяющая себе быть откровенной. Единственная женщина, умеющая
подойти к вопросу по-деловому, не пускаясь в дебри туманных рассуждении о
нравственности и грехе. Всякая другая сначала бы упала в обморок, а затем
указала бы мне на дверь.
Скарлетт вскочила с кресла, сгорая от стыда. Как это у нее
вырвалось, как могла она сказать такую вещь! Как могла она, получившая
воспитание у Эллин, сидеть и слушать эти унизительные речи, да еще с таким
бесстыдством отвечать на них! Она должна была бы закричать. Упасть в обморок.
Или молча, холодно встать и уйти. Ах, теперь уже поздно!
— Я и укажу вам на дверь! — выкрикнула она, уже не
заботясь о том, что Мелани или Миды у себя в доме могут ее услышать. —
Убирайтесь вон! Как вы смеете делать мне такие предложения! Что это я такое
себе позволила… как вы могли вообразить… Убирайтесь! Я не желаю вас больше
видеть! Никогда! Все кончено на этот раз. И не вздумайте являться сюда с вашими
несчастными пакетиками с булавочками, с ленточками, все равно я никогда вас не
прощу… Я… я все, все расскажу папе, и он убьет вас!