Полковник Коуртни в холодном бешенстве повернулся к капитану
Бладу.
— Это вы причина всех наших бедствий! Ваши грабительские
набеги навлекли на нас эту напасть.
— Вот поэтому-то я и явился сюда. Хотя думаю, что мои набеги
скорее предлог для испанцев, чем причина. — Капитан Блад опустился на стул. —
Вы, как я слышал, нашли здесь, на вашем острове, золото, и дон Мигель,
вероятно, оповещён об этом тоже. В вашем гарнизоне всего двести солдат, а ваш
форт, как я уже сказал, — старая развалина. Я привёл сюда большой, хорошо
вооружённый корабль и две сотни таких вояк, равных которым не сыщется во всём
Карибском море, а может, и на всей планете. Конечно, я проклятый пират и за мою
голову назначена награда, и если вы чрезмерно щепетильны, то, вероятно, не
захотите говорить со мной. Но если у вас есть хоть капля здравого смысла — а я
надеюсь, что это так, — вы будете благодарить бога за то, что я явился сюда, и
примете мои условия.
— Условия?
Капитан Блад разъяснил. Его люди не собираются строить из
себя героев и рисковать жизнью ни за что ни про что. Кроме того, среди них
очень много французов, а те, естественно, не могут испытывать патриотических
чувств по отношению к английской колонии. Они захотят получить какую-либо, хотя
бы незначительную, компенсацию за те ценные услуги, которые они готовы оказать.
— К тому же, полковник, — добавил в заключение капитан Блад,
— это ещё и вопрос вашей чести. Заключать с нами союз для вас, может быть, и
неудобно, а вот нанять нас — это совсем другое дело. Когда же операция будет
завершена, никто не мешает вам снова преследовать нас как нарушителей закона.
Полковник поглядел на него мрачно.
— Мой долг повелевает мне немедленно заковать вас в кандалы
и отправить в Англию, где вас ждёт виселица.
Капитан Блад и бровью не повёл.
— Ваш первейший долг — спасти от нападения эту колонию,
правителем которой вы являетесь. Вы оповещены о том, что ей угрожает опасность.
И опасность эта столь близка, что вам должна быть дорога каждая секунда.
Клянусь, вы поступите разумно, если не будете терять эти секунды даром.
Губернатор поглядел на Макартни. Взгляд Макартни был столь
же пуст, как и его черепная коробка. Но тут неожиданно поднялась со стула
супруга полковника — испуганная, молчаливая свидетельница всего происходящего.
Эта дама была столь же высока и костлява, как её супруг. Климат тропиков
состарил её до срока и иссушил её красоту. Однако, по счастью, подумал капитан
Блад, он, по-видимому, не иссушил её мозги.
— Джеймс, как ты можешь колебаться? Подумай, что будет с
женщинами?.. С женщинами и с детьми, если испанцы высадятся здесь. Вспомни, что
они сделали с Бриджтауном.
Губернатор стоял, наклонив голову, угрюмо насупившись.
— И тем не менее я не могу заключать союза с… Не могу
входить в какие-то сделки с преступниками, стоящими вне закона. Мой долг мне
ясен. Абсолютно ясен.
Полковник говорил решительно, он больше не колебался.
— Вольному — воля, спасённому — рай, — произнёс философски
настроенный капитан Блад. Он вздохнул и встал. — Если это ваше последнее слово,
то разрешите пожелать вам приятного окончания сегодняшнего дня. Я же отнюдь не
расположен попасть в руки карибской эскадры.
— Никуда вы отсюда не уйдёте, — резко сказал полковник. —
Что касается вас, то мне мой долг тоже ясен. Макартни, стражу!
— Ну, ну, не валяйте дурака, полковник. — Блад жестом
остановил Макартни.
— Прошу меня не учить. Я обязан исполнить свой долг.
— Неужто ваш долг призывает вас так подло отплатить мне за
ту весьма ценную услугу, которую я вам оказал, предупредив о грозящей
опасности? Подумайте-ка хорошенько, полковник.
И снова супруга полковника выступила в роли адвоката
капитана Блада — выступила решительно и страстно, отчётливо понимая, что в этот
момент было единственно существенным и важным.
Доведённый до отчаяния полковник снова упал на стул.
— Но я не могу! Не могу я вступать в сделку с бунтовщиком, с
изгоем, с пиратом! Честь моего мундира… Нет… Нет, я не могу!
Капитан Блад проклял в душе тупоголовых самодержцев, которые
посылают подобных людей управлять заморскими колониями.
— Считаете ли вы, что честь вашего мундира требует оказать
должное сопротивление испанскому адмиралу?!
— А женщины, Джеймс? — снова напомнила ему супруга. — Право,
Джеймс, раз ты в таком отчаянном положении — ведь целая эскадра собирается
напасть на тебя, — его величество, несомненно, одобрит твоё решение принять
любую предложенную тебе помощь.
Вот какую опять повела она речь и повторяла свои доводы
снова и снова, пока и Макартни не поддержал её и не сделал попытки преодолеть
ослиное упрямство его высокоблагородия. В конце концов под этим двойным нажимом
губернатору пришлось принести своё достоинство в жертву целесообразности.
Сумрачно и неохотно он пожелал узнать условия, предлагаемые пиратом.
— Для себя я не прошу ничего, — сказал капитан Блад. — Я
приму меры к защите вашего населения просто потому, что в моих жилах течёт та
же кровь. Но после того как мы прогоним испанцев, я должен получить от вас по
восемьсот реалов на каждого из моих людей, а у меня их двести человек.
Его высокоблагородие остолбенел. — Сто шестьдесят тысяч! —
Он едва не задохнулся от возмущения и настолько утратил своё пресловутое
достоинство, что сделал попытку поторговаться.
Но капитан Блад остался холоден и непреклонен, и в конце
концов его условия были приняты.
В тот же вечер Блад принялся возводить укрепления для защиты
города.
Форт-Бей — узкий залив глубиной около двух миль и не больше
мили в самой своей широкой части — напоминал по форме бутылку. Вдоль горла этой
бутылки тянулась длинная песчаная банка, выступая из воды во время отлива и
деля пролив на две части. Пролив к югу от этой банки был доступен лишь для самых
мелководных судов, узкая же северная часть, у входа в которую бросила якорь
«Арабелла», имела не менее восьми саженей в глубину, а во время приливов даже
несколько больше и открывала таким образом доступ в гавань.
Пролив охранялся фортом, расположенным на небольшой
возвышенности в северной части мыса. Это было квадратное приземистое сооружение
с навесными бойницами, сложенное из серого камня: вся его артиллерия состояла
из дюжины допотопных пушек и полдюжины кулеврин, бивших самое большее на две тысячи
ярдов, — тех самых орудий, о которых столь презрительно отозвался капитан Блад.
Эти пушки он прежде всего и заменил дюжиной более современных с борта
«Атревиды».