Линда позавидовала, как Анна формулирует свои мысли. Язык и мысли, подумала она. Если бы мне вдруг захотелось так же красиво излагать, как она, пришлось бы сесть за стол и долго записывать и править.
— В таком случае я никогда не боялась сойти с ума, — сказала она.
Анна встала и подошла к окну. Потом вернулась на диван. Все похожи на своих родителей, подумала Анна. Точно так же делает ее мать, чтобы побороть тревогу. К окну — и назад. Отец прижимает кулаки к груди, Мона трет нос. А что делал дед? Дед не сжимал кулаки и не бегал к окну. Он плевал на все и продолжал писать свои скверные картины.
— Мне кажется, вчера на улице в Мальмё я видела отца, — вдруг сказала Анна.
Линда наморщила лоб, ожидая продолжения. Но продолжения не последовало.
— Тебе кажется, что вчера ты видела отца на улице в Мальмё?
— Да.
Линда задумалась.
— Но ты же никогда его не видела? Впрочем, нет, видела, но ты тогда была еще совсем маленькой, чтобы что-то запомнить.
— У меня есть фотографии.
Линда посчитала в уме.
— С тех пор как он исчез, прошло двадцать пять лет.
— Двадцать четыре.
— Хорошо, двадцать четыре. Как выглядит человек через двадцать четыре года? Никто не знает. Думаю, что он изменился.
— И все равно — это был он.
— Я даже не знала, что ты вчера была в Мальмё. Я думала, ты едешь в Лунд. Экзамен, или что у тебя там.
Анна задумчиво разглядывала ее:
— Ты мне не веришь.
— Ты и сама себе не веришь.
— Это был мой отец.
Она села.
— Ты права — я была в Лунде. Но когда я приехала оттуда в Мальмё, что-то случилось на железной дороге, и отменили поезд. У меня ни с того ни с сего появилось два свободных часа. Я разозлилась — ненавижу ждать. Никогда не понимала этой мудрости, что время нельзя ни потерять, ни накопить. Понятно, что пока ждешь, можно заняться чем-то другим. Но я разозлилась. Пошла в город — просто так, без всякой цели. Просто скоротать эти дурацкие два часа. Купила совершенно не нужную мне пару чулок. Около отеля «Санкт-Йорген» упала какая-то женщина. Я даже не подошла, мне от этого всегда плохо делается, когда кто-то вдруг заболевает, или вот так падает ни с того ни с сего. Юбка задралась, и меня возмутило, что никто ее не поправит. Я была уверена, что она мертва. А люди… они стояли вокруг и пялились на нее, как будто это был какой-то выброшенный на берег мертвый зверь. Я ушла оттуда, пошла к Треугольнику
[4]
и зашла в отель, чтобы подняться наверх в стеклянном лифте. Я часто захожу туда, когда я в Мальмё — как будто в стеклянном воздушном шаре возносишься на небо. Но в этот раз не вышло. Теперь лифт открывается только ключом от номера. Я совершенно растерялась, как будто у меня отняли любимую игрушку. Села в кресло у окна и решила, что посижу здесь до поезда.
И тогда я его увидела. Он стоял на улице. Внезапно поднялся сильный ветер, такой, что даже стекла задрожали. Я подняла глаза — он стоял на тротуаре и смотрел прямо на меня. Наши взгляды встретились, и мы секунд пять глазели друг на друга, не шевелясь. Потом он опустил глаза и ушел. Я была настолько потрясена, что не догадалась за ним последовать. Да в ту минуту я и не поверила, что это он. Игра света, галлюцинация… такое случается, когда думаешь, что видишь какого-то старого знакомого, а это совершенно чужой человек, случайный прохожий. Но когда я выскочила на улицу, его, конечно, уже не было. Я пошла назад на станцию, кралась по улице, как хищник, пытаясь чуть ли не по запаху найти, где он. Но его нигде не было. Я была настолько взволнована, расстроена… я пропустила этот поезд и еще раз прошла все улицы в центре. Не нашла, конечно. И все равно я уверена, что это был он. Это мой отец стоял там, на улице. Он старше, чем на фотографиях. Но мне словно удалось выудить из памяти еще один ящик с фотографиями, фотографиями, которых я никогда раньше не видела. Это был он, я совершенно убеждена. Мама как-то описывала его взгляд — он всегда, перед тем, как что-то сказать, заводил глаза к небу. И он именно это и проделал, пока стоял там, на другой стороне улицы. У него теперь не такие длинные волосы, как тогда, когда он исчез, другие очки, не те в толстой черной оправе, а совсем без оправы… Это был он. Я знаю точно. Я позвонила тебе, потому что мне надо было с тобой поговорить, чтобы не сойти с ума. Это был мой отец. И ведь не только я его узнала, это он первый увидел меня и остановился, потому что тоже узнал.
Как поняла Линда, у Анны нет ни малейших сомнений — из окна отеля на Треугольнике она видела своего отца. Линда попыталась вспомнить, что они проходили в институте про свойства памяти, о том, как следует оценивать показания свидетелей, о невольных добавлениях и просто иллюзиях. Она вспомнила, что она знала о теории распознавания образа и тех компьютерных упражнениях, которыми их заставляли заниматься в Высшей школе полиции. Каждый должен был с помощью компьютера спрогнозировать изображение себя самого через двадцать лет. Линда вдруг увидела, что с годами она станет все больше похожа на своего отца, может быть, даже на деда. Мы идем по пути отцов и праотцов, подумала она тогда. Где-то в наших лицах все время проскальзывают черты всех наших предков. Если в детстве ребенок похож на мать, в старости он становится похожим на отца. Когда человек видит в своем лице что-то незнакомое, то это черты его давно забытых предков. Но нет, не может быть, что это был отец Анны. Он ни за что бы не опознал свою дочь во взрослой женщине — она же была совсем маленькой, когда он их покинул. Если он, конечно, исподтишка не наблюдал за ней все эти годы, так, что она ничего не подозревала.
Линда припомнила все, что знала об Эрике Вестине. Родители Анны были очень молоды, когда она родилась. Оба — уроженцы больших городов, но волна движения «зеленой невинности» увлекла их в смоландскую глушь. Линда слабо припоминала, что у Эрика Вестина были прекрасные руки — он делал оригинальные и очень удобные сандалии. Но она также слышала, как мать Анны говорила о нем как о безответственном бездельнике с вечной сигаретой марихуаны во рту, возведшего ничегонеделание в жизненный стиль и совершенно неспособном взять на себя ответственность за ребенка. Но почему он сбежал? Никаких писем, никаких намеков, даже никаких приготовлений к уходу он вроде бы не делал. Исчез — и все. Его разыскивала полиция, но никаких признаков возможного преступления не нашлось.
Эрик Вестин сбежал, и только потом стало ясно, что он тщательно планировал побег. Он взял с собой паспорт и все деньги. Сумму, видимо, небольшую — их доходы были ничтожными. Он продал машину, принадлежавшую даже не ему, а матери Анны, — это она, дежуря по ночам в больнице, накопила немного денег. И вот в один прекрасный день он просто взял и скрылся. Такое, правда, бывало с ним и раньше — он иногда пропадал без предупреждения. Поэтому мать Анны впервые забеспокоилась только через несколько недель и заявила в полицию о его исчезновении.